Сципион. Том 1 - [212]

— Если бы все было так просто! Соперник куда серьезнее: пунийцев возглавляет Гай Лелий! — воскликнул Сципион.

Гости усмехнулись, потешаясь над собственным страхом, но слово «пунийцы» еще долго мурашками ползало по их спинам.

— Взгляните, он наступает и с моря, — деловито произнес полководец. Со своего холма сенаторы увидели выстроившиеся друг против друга флотилии: старую сицилийскую эскадру и новую, построенную Сципионом в Остии, которую только что спустили на воду после зимовки.

— Записывайте вопросы, — сказал Сципион, — я отвечу потом, а сейчас — сражение!

Он покинул ревизоров и обосновался на заранее подготовленном наблюдательном пункте, где его сразу же окружили легаты.

Все пришло в движение. Громадные массы людей действовали согласованно, как члены одного организма. «Пунийцам» не удалось застать войско врасплох. Когда вражеские лучники приблизились настолько, чтобы атаковать «римлян», их стрелы с тупыми наконечниками ударились о сомкнутые щиты регулярного строя легионов. В следующий момент сразу и на суше, и на море началась битва, проходящая по всем правилам воинского искусства и со всеми исключениями из этих правил, присущими настоящей битве.

В группе Помпония не было дилетантов, всякий римлянин — воин, а каждый аристократ, кроме того — полководец. Однако здесь всем им было на что посмотреть.

Римская военная практика пяти столетий, опыт Фабия Максима, Клавдия Марцелла, Ганнибала, Газдрубала и греческая теория, встретившись в сознании Сципиона, переплавились его волей и талантом в новые формы, суммирующие все предыдущее и одновременно непохожие ни на что существующее. В одном этом игровом сражении было все: «Требия» и «Канны», «Метавр» и «Бекула», «Илипа» и «Новый Карфаген», «Кавдинское ущелье» и «Беневент», «Платеи» и «Граник», «Мантинея» и «Гавгамелы», а на море представало зрелище баталий при Эгатских островах и Милах. В совокупности же во всем происходящем властно звучало нечто новое, в воздухе гремело какое-то, пока неразличимое на слух, но угадываемое душой наименование грядущей битвы, которой предстояло прославить текущий век.

«Римляне», ведомые Публием Сципионом, конечно же, одержали верх. Но далась победа нелегко. Сражение продолжалось с полудня и до заката солнца. Перелом наступил только после морской победы флота адмирала Сципиона Гнея Октавия над эскадрой Лелия, возглавляемой Квинтом Минуцием, когда «римляне» высадили десант в тылу «пунийцев».

Лелий, как полководец, вызвал немалое удивление наблюдателей, поскольку на равных противостоял Сципиону. Множество хитростей применили оба вождя, их дуэль была особенно интересна потому, что они хорошо знали друг друга. Во всем блеске показали себя и легаты, честно поделенные поровну между обеими сторонами. Офицеры с поразительным чутьем реагировали на малейшие изменения обстановки и гармонично сочетали в себе уменье подчиняться и проявлять инициативу.

— Все, пунийцы побеждены, — подойдя на исходе дня к ревизорам, сказал Сципион, — и так будет всегда.

Сенатская комиссия целый час выплескивала похвалы, как фонтан в нимфее — брызги. Добрые слова достались всем. Многие, восхищаясь Гаем Лелием, опять-таки отдавали должное Публию Сципиону, умеющему выуживать таланты не только на Палатине, но и в низинах Рима. На это Публий возразил, что, во-первых, Лелий уже в испанскую войну стал маститым полководцем, а во-вторых, он живет как раз на Палатине с тех давних времен, когда еще скромные Лелии были клиентами Корнелиев Сципионов. Поэтому сегодня, по его мнению, «открытиями» следует считать новых легатов: Квинта Минуция Терма, Луция Бебия, Мания Ацилия Глабриона и Гнея Октавия, большинство которых, кстати говоря, с Авентина.

Между прочим, он похвалил и Марка Порция. Дело в том, что Сципион поручил проштрафившемуся квестору завершающую операцию сражения, и Катону, ненавидящему полководца и по идеологическим, и по личным соображениям, вопреки собственной воле пришлось принести ему в этот день окончательную победу. Причем, поставив в маневрах завершающую точку, эмоционально равнозначную восклицательному знаку, он возвестил об успехе Сципиона и в реальной битве, о его безоговорочной победе над политической оппозицией.

У комиссии больше не было вопросов, не осталось сомнений. Все наперебой восклицали, что только Публий Сципион может и должен одолеть Карфаген. Среди восторгов уже звучали напутствия, полководцу желали добрых знамений и удачи в походе. Настроение посланцев сената передалось легатам, от них — стоящим поодаль младшим офицерам, а затем распространилось на остальное войско. Тысячи людей ликовали, словно на триумфе по окончании войны. Пляска факельных огней, призванных продлить радостный день, усиливала праздничный эффект происходящего.

Улыбался и Сципион. Однако постепенно его лицо потускнело, на него легла тень озабоченности. Шумно смакуя все увиденное в провинции, сенаторы предвкушали в будущем не менее насыщенное времяпрепровождение. То один, то другой из них обращался к Публию с просьбой в последующие дни подробнее ознакомить его с чем-либо из арсенала войска, некоторые даже изъявляли желание вникнуть в греческие науки. Слушая их, Сципион все более хмурился. Наконец он прервал излияния их эмоций, сказав: