Считалка - [3]
Среда
Фу, смрад какой, сказала я. Не продохнуть, сказала Нинцо. Это из ущелья, сказала я. Мы переглянулись. Пойдем посмотрим, сказала Нинцо. Не надо, прошу тебя, сказала я. И без того тошнит. Она не стала меня ждать, сбежала по круче. Я какое-то время стояла на месте, не могла решить, спускаться за ней или нет. Кнопа! крикнула Нинцо. Кнопка! Каким-то странным голосом крикнула, необычным. Что? отозвалась я и побежала вниз. Между деревьями виднелось ее синее платье. Тошнотворный запах делался сильней. Смотри, сказала Нинцо и обернулась ко мне. Руки ее были прижаты к лицу. Я тоже закрылась руками, только прижала их не к лицу, а к носу. Фуу! сказала я. А что это, белое? сказала Нинцо, кивая назад. Не знаю, сказала я. Наверно, мозги. Меня сейчас стошнит, сказала Нинцо. Я подвинулась поближе, руками зажимала нос. Не наш, сказала я. Откуда ты знаешь? сказала Нинцо. Фу, мух-то сколько, мух! Как – откуда? Посмотри на форму. Да, ихний, сказала Нинцо. Потому и не похоронен. Пошли, Кнопа, сказала Нинцо. Пошли отсюда. Мне плохо. Но ведь он не похоронен. И что? Мне, что ли, его хоронить? сказала Нинцо. Я девочка, и почему-то стиснула ладонями уши. Потом повернулась и, наклонясь, быстро пошла вверх по круче. Я пошла за ней. Так и будет там лежать? сказала я, когда нагнала ее на пригорке. Не знаю, Кноп. Что я могу? сказала Нинцо и перевела дух. Мужчин не осталось, чтобы его похоронить. Я, что ли, это сделаю! Не могу. А если сказать Квернадзе? сказала я. Думаешь, он сможет? Не знаю, сказала я. Кто живет на краю ущелья, тем бы и похоронить. В том-то и дело, сказала Нинцо, что там никто не живет, дома пустые, его запах никого не мучает. Пошли отсюда, пошли скорее. Она ускорила шаг. Не то сейчас меня стошнит. Меня тоже тошнит, сказала я. Не прошли и десяти шагов, как увидели ватагу мальчишек. Четверо маленьких мальчиков споро шли к яру. Их нельзя туда пускать, сказала Нинцо. Чтобы эти головастики увидели такое. Куда вы, малышня? Стойте! она преградила им путь. В ущелье мины, сказала Нинцо. Туда нельзя. Какие еще мины! ответил самый старший, лет восьми. Там мины, говорю вам! Нинцо раскинула руки, преграждая мальчишкам путь. Ребята, там правда мины, сказала я. Туда нельзя. Не мины там, а убитый, опять сказал старший и посмотрел мне в глаза. Я молча взглянула на Нинцу. Она тоже молчала. Старший из мальчиков оттолкнул меня, бросил своим: Пошли, чего встали! Мальчишки, насупив брови, двинулись за ним; проходя мимо, каждый хмуро взглянул на нас. Нинцо посторонилась, пропуская. На тебе лица нет, сказала мне. На тебе тоже, сказала я. Хоть похороните его, выродки! крикнула Нинцо им вслед. Они не слышали. Последним шел самый маленький. На корточках сползал по круче.
Четверг
Девоньки, родименькие! окликнули нас с дороги. А этим-то чего? пробурчала Нинцо. Их было двое: одна беременная, с большим животом, другая в черном, сутулая. Ты ведь Нинцо, верно? Сказала та, что в черном. Да, я, тетя Нели, сказала Нинцо. Поди к нам на минутку, детка, подойди, голубушка. Пошли посмотрим, чего им. Они сидели на скамье под деревом. Обе взмокшие, с красными лицами, особенно беременная. Сделай богоугодное дело, доченька, мне не наклониться так, сними с нее обувку. Ноги у беременной отекли. Нинцо передала мне корзину, наклонилась без слов. К доктору ходили, со дня на день ждет. Не могли же эти туфли изгваздать, у нас сами знаете, какая грязища, сказала сутулая в черном. Через пост пропустили? в один голос спросили мы. Да, сказала беременная. Как увидели мой живот, – она тяжело дышала. Мы попросили. У них есть доктор, он посмотрел меня. Ух, как у тебя ноги-то отекли! сказала Нинцо. Так бывает, когда тонус повышенный, сказала та, что в черном. Да и жара свое делает. Когда ждешь? спросила Нинцо, не поднимая головы. Скоро, сказала беременная. Со дня на день ждем, дочка, со дня на день, сказала в черном. А что мы можем, сама видишь. Где нам рожать, кого просить, куда податься? Не знаю! Не то что доктора, никого не осталось. Одни мы и такие же несчастные, вроде нас. Им-то что! Ихние теперь и этот мир, и эта жизнь, и всё на свете. Выбрались отсюда и живут, не тужат. Их ничто не убьет, а вот мы тут подыхаем, и такие, как мы. Мама, сказала беременная. Ночи не сплю, все ее караулю, прислушиваюсь, сердце разрывается: вот сейчас начнется, вот сейчас… И когда, наконец, откроют этот треклятый коридор, будь он неладен. Хоть бы ее вывести, о себе уж и не думаю, что – я, мне пару деньков осталось жить. Мама! громче сказала беременная. Господи, спаси нас и помилуй! сутулая в черном перекрестилась. Жалко в этих туфлях по грязи, единственная пара у нас, доченьки, миленькие, потому и позвали вас, побеспокоили. Нехорошо к доктору в грязных туфлях. Сутулая в черном достала из матерчатой сумки грязную пару туфель и протянула Нинце. Какое же это беспокойство, сказала Нинцо, ей никак не удавалось расстегнуть застежку на опухшей ноге. Кнопа, поди-ка, никак не справлюсь, вот тут прижми пальцем. Извините, девочки, сами знаете, какая у нас там грязища. Трубу прорвало, сказала беременная. Одну застежку мы кое-как расстегнули. У вас трубу прорвало, а у нас воды не стало, пробурчала Нинцо. От них воду таскаю, кивнула на меня. Мам, посмотри, какие у нее груди, сказала беременная и подбородком показала на Нинцу. Ее несчастная мать тоже была такая. Грудастая. Нинцо гордо покосилась на меня, мне стало смешно, но я сдержалась. Тебе сколько лет, дочка? спросила та, что в черном. Тринадцать, Нинцо опять оглянулась на меня. Не может быть! удивилась та, что в черном. На вид не меньше восемнадцати! Золотко, доделай уж доброе дело, надень на нее вот эти. Нинцо легко надела на беременную грязные туфли и встала. Чистые протянула женщине в черном. Та положила туфли в сумку. Да, мне как будто восемнадцать, Нинцо выпрямилась. А ей вот тоже тринадцать. Да что ты! поразилась сутулая в черном, даже руками всплеснула. Посмотришь – совсем маленькая, особенно рядом с тобой. Она пока ребенок, у нее и месячных еще не было, прыснула Нинцо. А у тебя есть? обе женщины засмеялись. У меня? У меня уже год как… Ты настоящая женщина, сказала беременная. Эй, чего куксишься? Нинцо наклонилась ко мне. Мы тут все женщины, базарим о женском. Они опять засмеялись. Ладно, тетя Нели, пойдем мы, пока! Нинцо взяла корзинку. Как твоя бабушка, детка? спросила ее та, что в черном. Да плохо, сказала Нинцо. Мы повернулись, чтобы уйти. За ней ведь ты ходишь? Я, больше некому, дедушка Заур и близко не может подойти. От отца ничего не слыхать? Да как сказать, сказала Нинцо. Вроде с ним в порядке. Вот откроют коридор и… Всего хорошего, тетя Нели, не оглядываясь, сказала Нинцо. Жалость-то какая, Господи! Как эта женщина помирает, без близких, без догляда, без доброго слова. За что? Помоги нам, Господи, призри несчастных, не оставь своею милостью, Господи! Мама, сказала беременная. Будьте здоровы, девочки. Большое вам спасибо, родненькие! Мы пошли. Знаешь, что я с тобой в другой раз сделаю, сказала я. Да будет тебе, Кноп, и у тебя будут месячные, никуда ты не денешься. Мне было не до нее, не то вмазала бы как следует – пусть бы погонялась. Ей ни в жизнь меня не догнать. Шагай быстрее! сказала я. Хотя таскать такие сиськи тяжело, наверное… Нинцо хотела что-то ответить, но передумала. Промолчала.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Мы путешествуем на лазерной снежинке души, без билета, на ощупь. Туда, где небо сходится с морем, где море сходится с небом. Через мосты и тоннели, другие города, иную речь, гостиницы грез, полустанки любви… – до самого горизонта. И обратно. К счастливым окнам. Домой.«Антология Живой Литературы» (АЖЛ) – книжная серия издательства «Скифия», призванная популяризировать современную поэзию и прозу. В серии публикуются как известные, так и начинающие русскоязычные авторы со всего мира. Публикация происходит на конкурсной основе.
Вена, март 1938 года.Доктору Фрейду надо бежать из Австрии, в которой хозяйничают нацисты. Эрнест Джонс, его комментатор и биограф, договорился с британским министром внутренних дел, чтобы семья учителя, а также некоторые ученики и их близкие смогли эмигрировать в Англию и работать там.Но почему Фрейд не спешит уехать из Вены? Какая тайна содержится в письмах, без которых он категорически отказывается покинуть город? И какую роль в этой истории предстоит сыграть Мари Бонапарт – внучатой племяннице Наполеона, преданной ученице доктора Фрейда?
Михейкина Людмила Сергеевна родилась в 1955 г. в Минске. Окончила Белорусский государственный институт народного хозяйства им. В. В. Куйбышева. Автор книги повестей и рассказов «Дорогами любви», романа «Неизведанное тепло» и поэтического сборника «Такая большая короткая жизнь». Живет в Минске.Из «Наш Современник», № 11 2015.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Якову Фрейдину повезло – у него было две жизни. Первую он прожил в СССР, откуда уехал в 1977 году, а свою вторую жизнь он живёт в США, на берегу Тихого Океана в тёплом и красивом городе Сан Диего, что у мексиканской границы.В первой жизни автор занимался многими вещами: выучился на радио-инженера и получил степень кандидата наук, разрабатывал медицинские приборы, снимал кино как режиссёр и кинооператор, играл в театре, баловался в КВН, строил цвето-музыкальные установки и давал на них концерты, снимал кино-репортажи для ТВ.Во второй жизни он работал исследователем в университете, основал несколько компаний, изобрёл много полезных вещей и получил на них 60 патентов, написал две книги по-английски и множество рассказов по-русски.По его учебнику студенты во многих университетах изучают датчики.
Когда Татьяна впервые видит Онегина, ей 14, ему 17. Лето, Евгений скучает… ну а дальше вы сами всё прекрасно знаете. Следующая встреча – лишь десять лет спустя. Не на балу – в метро. И Татьяна «не отдана другому», она занята карьерой: окончила университет, защищает диссертацию… Евгений, конечно же, понимает, что теперь не может без неё жить… А она? Чем ответит ему она? Упоительная любовная история сегодняшних Евгения и Татьяны – современная и вечная, роман в стихах француженки Клементины Бове, звучащий как речитатив, тронул бы и Пушкина с Чайковским, чьи произведения и герои вдохновляли автора.
Выдающийся французский художник, писатель-сюрреалист, артист, сценарист, телережиссер Ролан Топор (1938–1987) родился в Париже в семье польского иммигранта.В начале 60-х годов Ролан Топор вместе со своими друзьями, такими же беженцами и странниками в мире реальном и вымышленном — драматургом Аррабалем и писателем Ходоровским — создает группу «Паника». Он начинает не только рисовать карикатуры, ставшие сейчас классикой искусства 20 века, но и сочинять романы, рассказы и пьесы.Любое творчество увлекает его: он рисует мультфильмы, пишет стихи для песен, иллюстрирует книги, снимается в кино.Сказка «La Princesse Angine» вышла отдельной книгой в 1967 году, и уже в мае следующего года студенты Сорбонны возводили баррикады из автомобилей и громили буржуазный Париж, поднимая над головами лозунги: «Вся власть воображению!», «Да здравствует сюрреализм!», «Сновидения реальны».
Роман о взрослении и роад-муви одновременно. В начале летних каникул двое подростков-аутсайдеров отправляются в поездку на старой «Ниве» по берлинским окрестностям. Они попадают в крошечные деревушки, встречают разных, слегка «чокнутых», но удивительно добрых людей, купаются в озере с ледяной водой, взбираются на высоченную гору и колесят по пшеничным полям. Одно из главных открытий, которое удается им сделать во время путешествия, это то, что люди вокруг вовсе не такие плохие, как говорят.
Клеберу — семнадцать, его старшему брату Умнику — двадцать два, но у него мозги трехлетнего ребенка. В раннем детстве из-за генетического заболевания он остановился в развитии. После смерти матери мальчиков отец отправляет Умника в интернат, откуда Клебер его забирает и братья едут в Париж. Там они снимают комнату в квартире, в которой уже обитают четверо студентов. Тут-то и начинается самое интересное.