Счастья тебе, дорогуша! - [49]

Что угодно, но только не это! И если у меня оставались хоть какие-то сомнения, то после этого лета на родине они у меня пропали. Никаких полумер! Либо уж любить, либо быть одной.

Я, конечно, не ребенок и вполне представляю себе женщин, сделавших любовь средством для построения личной карьеры. Нет, я не о представительницах первой древнейшей. С ними вообще вопрос особый, тут, как мне кажется, сколько ни получай, никогда не окупится. Слишком уж велик и невосполним вред, причиняемый самой себе. Но ведь есть же такие среди нас (я не видела сама, но читала и слышала, особенно в разделе светских сплетен), кто способен и в любви просчитать все ходы и поставить на самого главного жеребца, взять главный приз, а потом много лет окучивать свое поле, по мере необходимости меняя парнокопытных. Наверное, это возможно. И ротация коней у профессиональной замужницы – это тоже своеобразная карьерная лестница. И, как всякий успех, ее успех заслуживает уважения.

Да, но при чем тут я? Когда я выходила замуж за Кешку, он всяко не казался принцем на белом «Мерседесе». Чего я искала в жизни? Отчего я убегала всякий раз, оставляя его в одиночестве? К чему возвращалась, понурив голову? Удовольствий или легкой жизни? Да я все это имела и с ним. Чего я высматривала в мужчинах, рядом с которыми отогревалась после своего куска льда?

– Неужели же ты, мадам, хочешь сказать, что ты искала любви?! – спросила я себя, подмигнув отражению в зеркале. – Тогда ты сильно продвинулась в этом вопросе.

– Это точно! – усмехнулась я, оглядевшись вокруг. Старая, проржавленная ванна заставлена грязной посудой, которую я не успела вымыть. Краны текут, на холодном рыжем кафеле пятки мерзнут даже через тонкий резиновый коврик для ванн. А из зеркала на меня смотрит испуганная, растрепанная, ненакрашенная женщина тридцати четырех лет в халате. В чужом халате и с коньяком в руке. Жизнь определенно удалась. Ну что ж, главное ведь не победа, а участие. По крайней мере я не должна из года в год сжимать зубы, ложась спать с мужчиной, которого совершенно не люблю. Правда, за это мне теперь приходится гулять с ротвейлерами, которых я до сих пор не то чтобы боюсь… но как-то опасаюсь. Не доверяю. Так-то они добрые, но что я для пасти Василия Алибабаевича? Так, закусон на один зуб. Так что я стараюсь себя вести хорошо.

– Ну что, псы-рыцари, гулять пойдем? Кто первый? – спросила я, осторожно выбираясь из ванны. Количество выпитого вечером за собственное здоровье уже лишило меня твердой походки.

– Гав! – ответствовал Алибабаевич, подбежав ко мне первым, как всегда.

– Нет уж, увольте. С тобой пойдем во второй забег. А то ты меня так изъездишь, что на папу твоего сил уже не останется, – возразила я, стараясь на него не дышать. Кто его знает, вроде он только запах пива не любит. Но береженого Бог бережет.

– И чего спрашивала, – скептически фыркнул Васька, демонстративно повернувшись ко мне хвостом. Я хмыкнула и надела ошейник на Доцента. Милейший он, Доцик, все-таки зверь. Не бежит, не рвется из рук, не требует гнаться за кошкой, на гастарбайтеров не рычит. Когда же Васька завидит работяг, то он сначала останавливается и слегка оголяет зубки, а потом, когда жертва подойдет поближе, тихо подкрадется к ней (насколько поводок позволяет) и так оглушительно гавкнет, что иной гастарбайтер даже на месте подпрыгивает. А потом, соответственно, орет на меня. Нет, с Василием все было значительно сложнее, не зря заводчики Жанке его подкинули. И дело тут не в неопустившемся яйце, и даже не в игле, и не в утке. Словом, не в физиологии, а в одном сплошь характере. Поганенький характер, ворчливый и склочный. Изо всех существ на свете он уважает, кажется, только Жанну. Даже к папаше относится с легким снисхождением. Мол, чего вам, старикам, осталось. По крайней мере мне казалось, что именно так Василий смотрит на нас с Доцей, когда мы возвращаемся с прогулки. Я оставила старичка дома и поперлась во второй заход.

– Василий, Вася! Ва-а-ся! Стой, подлец! – шипела я, когда он попытался затащить меня в какие-то кусты. Я упиралась в землю ногами и радовалась, что на улице одиннадцать и уже достаточно темно, чтобы никто не видел моего позора. Пес упорно тянул меня в дремучие заросли какой-то колючей дряни, и перевес сил пока был на его стороне.

– Блин, да что ж тебе там надо-то? – пыхтела я, по миллиметру проваливаясь в кусты.

– Девушка, вам помочь? – раздался вдруг голос за моей спиной.

– А, что? – дернулась я, но моей слабостью моментально воспользовались, и я, как на коньках, въехала по грязи в самый центр шиповника. – Вот черт, Васька, я тебя убью!

– Давайте руку, – предложил голос. Времени раздумывать у меня не было, потому что во глубине куста что-то шелохнулось, а затем рвануло в сторону, а Васька зашелся истошным лаем. Все понятно, кошка. Наш Василий Алибабаевич, что Шариков, хоть и благородных кровей, котов ненавидел лютой ненавистью. И чтобы меня не протащили за кошкой по всем местным помойкам, я вцепилась в предложенную руку, и мы вдвоем вытащили оскорбленного в лучших чувствах Ваську, который посмотрел на меня так, чтобы я сразу и глубоко осознала, как сильно я его подвела и огорчила. Просто никакого от меня проку, даже кошки со мной не порвать. Зачем только небо копчу! Я проигнорировала его возмущение и повернулась к спасителю.