Счастливый ребенок. Универсальные правила - [30]

Знаю, что за сравнение ребенка с собакой, меня, как говорится, по головке не погладят. Но я, честно-честно, и не собираюсь заниматься здесь какими-либо сравнениями, я просто хочу продемонстрировать принцип. Когда мы говорим, что, мол, каждый глядит со своей колокольни, – это не просто пословица, это, понимаете ли, правда жизни.

Даже у собаки есть своя колокольня. Нам может казаться, что собака сошла с ума, но, с точки зрения собаки, – это мы не в своем уме. А кто здесь прав или виноват, на самом деле никакого значения не имеет. Более того, все правы, но каждый для своей колокольни. И вопрос совершенно в другом – как нам найти общий язык с тем, кто смотрит на этот мир с другой колокольни?

Мы возвращаемся к нашему ребенку – у него своя колокольня, причем, у него их даже несколько. И они такие разные, что их и друг с другом-то сравнивать сложно! А уж с нашей, родительской колокольней – и вовсе бессмысленно, сплошная профанация. Наша задача – понять, что это за «сознание», с которым мы так страстно, так задушевно и зачастую так бессмысленно ведем свои «душещипательные беседы» и «нравоучительные дискуссии».

Привычки отцов, и дурные и хорошие, превращаются в пороки детей.

Демокрит

Игры детей – вовсе не игры, и правильнее смотреть на них как на самое значительное и глубокомысленное занятие этого возраста.

Мишель Монтень

Примечание:

«Поговорим о главном!»

Сразу должен предупредить всех нас от поспешных решений и выводов. С одной стороны, нам кажется, что различия в «мышлении» не могут быть уж слишком значительными. Ну подумаешь, «немного» не понимает ребенок, главное – чтобы суть рубил! А он рубит! Так мы себе это представляем, выдавая желаемое за действительное, и тоже рубим.

С другой стороны, даже осознавая тот факт, что мышление, сознание ребенка устроено иначе, не так, как наше, нам самим очень трудно под это дело подстроиться, смириться с этим, если хотите. И мы все равно пытаемся, чтобы он нас понял, тогда как, по большому счету, надо, чтобы он понял не нас, а то, что ему нужно понять в данный конкретный момент. Поверьте, это далеко не одно и то же!

Э-э… Вы еще не сделали никаких поспешных выводов?

Загвоздка в том, что мы вряд ли заметим, что он нас на самом деле не понимает. Поверьте, мы постоянно будем находиться в иллюзии, что он понимает нас прекрасно. В этом, собственно, главная коллизия. И это общее правило, которое даже с детьми никак не связано: мы рисуем себе своего собеседника по своему образу и подобию, живем по принципу – «думай с нами, думай как мы, думай лучше нас». Мы уверены, что так оно и есть.

К тому же, мы ведь еще все так «понятно» и «доступно» ему объясняем, а он даже и соглашается с нами! Конечно, он понял нас правильно! Ага… Только потом он вдруг делает то, что идет вразрез со всем тем, что мы раньше о нем и обо всем вообще думали. Почему? Потому что нам только казалось, что нас правильно понимают, потому что мы рисовали себе своего собеседника по своему образу и подобию. А он – другой.

Но оставим теорию. Поясню ситуацию на конкретном примере. Итак, нам кажется, что ребенок все понимает – он качает головой (часто впопад), говорит правильные слова, более-менее связно отвечает на уточняющие вопросы. Создается абсолютная иллюзия, что он «в материале». Проблема в том, что и ребенку кажется, что он все понимает, ну или почти все. Он не понимает, что он понимает неправильно.

Но как, скажите на милость, такое можно заметить? И не замечает этого ни ребенок, который понимает все как-то по-своему, ни взрослый, которому кажется, что он рассказывал очень ясно, доступно и доходчиво. Только правильно заданные вопросы помогут взрослому увидеть, насколько он ошибается, полагая, что ребенок «все понимает правильно», даже если речь идет о совершенно элементарных на первый взгляд вещах.

Знаменитый исследователь детской психики французский ученый Анри Валлон приводит такой пример разговора с ребенком.

Психолог. Что случается, когда человек умирает?

Ребенок. Умирают, закрывают глаза, а потом их везут закапывать и потом кладут венки и начинают поливать цветы. Иногда их просто кладут, иногда на кладбище ходят гулять. Иногда рабочие копают могилы, а потом посыпают песком.

Психолог. А зачем они копают могилы?

Ребенок. Чтобы класть мертвых.

Психолог. Откуда видно, что человек умер?

Ребенок. Потому что он лежит на смертном одре.

Психолог. Откуда люди знают, кого класть на смертный одр?

Ребенок. Потому что он умер.

Психолог. Из чего видно, что он умер?

Ребенок. Потому что его закапывают.

Психолог. А как узнать – умер он или нет?

Ребенок. Это видно в могиле.

Вот такая занимательная беседа. Я специально не раскрыл вначале возраст ребенка. Это уже шестилетний малыш! Нормальный, здоровый, без каких-либо задержек и отклонений… Причем рассуждает он, надо признать, вполне здраво. Проблема только в том, что он действует наобум.

У него есть некий набор представлений о смерти – «мертвый», «могила», «кладбище» и т. д. Но не понимая внутренней связи всех этих явлений друг с другом, не понимая, что в этой «картинке» главное, а что второстепенное, он спонтанно сочетает один признак события с другим, полагая, что все они вполне полноценны и самодостаточны.