Счастливый конец - [2]

— А как можно было помочь, когда ей никто не был нужен?

Телефон звонил довольно часто. Муж брал трубку и говорил, что я не могу подойти, потому что я умерла.

Там, видимо, наступала глубокая пауза. Люди ошеломлённо молчали и не знали, как себя вести: то ли расспрашивать, то ли не расспрашивать. Тот, кто звонил, — молчал. Муж тоже молчал, потом прощался и клал трубку.

А звонил ли Он? Скорее всего, нет. Ждал, когда я позвоню. В последний раз мы с ними решили: любовь — это ещё не повод, чтобы ломать жизнь своим детям, и стали искать варианты, при которых бы всем было хорошо.

Мы бились, как мухи о стекло, и даже слышали собственный стук, но ничего не могли придумать.

— Давай расстанемся, — предложила я.

— А как жить? — спросил он.

Этого я не знала. И он не знал.

— Ну, давай так, — сказала я.

— Это не жизнь.

— А какой выход.

— Если бы я разбился на самолёте, это был бы самый счастливый конец.

— А как же дети? — спросила я.

— Они будут любить мою память.

…Интересно, звонил ли Он? Или позвонит через два дня, как обычно.

— А она умерла, — скажет муж.

Он замолчит. И муж замолчит. А потом муж попрощается и положит трубку. Вот и все. Без вариантов.

Смерть скучна тем, что не предполагает вариантов.

К вечеру из другого города приехала моя мама.

Она сказала мужу, что не оставит ему ни одной тарелки и ни одной наволочки. Лучше все перебьёт и порвёт, чем ему оставит.

Он обиделся и сказал:

— Перестаньте городить чепуху.

Мама ответила, что это он виноват в моей смерти и лучше бы умер он, а не я.

Муж ответил, что это с её точки зрения. А с точки зрения его матери лучше так, как сейчас.

Часам к десяти все разошлись. Квартира опустела.

Надо мной где-то высоко и далеко тикали часы. Потом послышался гул, будто открутили кран с водой. Я догадалась, что муж смотрит по телевизору футбол.

Мать вошла и спросила:

— Ты что, смотришь футбол?

Он ответил:

— А что мне делать?

И в самом деле…

Хоронили меня через два дня.

Снег почти сошёл, бежали ручьи. Земля была влажная, тяжёлая, и это производило удручающее впечатление на живых.

Рядом было несколько свежих могил, украшенных искусственными венками, а сверху покрытых целлофаном.

Сойдут дожди и грязь, целлофан снимут, и могилы будут иметь нарядный вид.

Земля застучала о мой гроб.

Холмик получился маленький едва, заметный над землёй. Его засыпали живыми цветами, и это было лучше, чем венки, хотя венки практичнее.

А потом я увидела Бога.

Он был молодой и красивый.

Я подошла к Нему в длинном блестящем платье и посмотрела в Его глаза.

— Прости меня, — сказала я.

— Люди просят, чтобы я оставил их на земле подольше, а ты взяла и ушла сама. Зачем?

— Я не видела выхода.

— А это выход?

— Здесь нет вариантов. Я устала от вариантов.

— А потерпеть не могла?

— Я не могла смириться и не могла ничего изменить.

Что-то тревожащее достало меня из прежнего существования, и я заплакала.

Он погладил меня по волосам:

— Не плачь, я жалею тебя. Видишь, я тебя жалею.

— Я тебя звала. Я ждала, что ты нас рассудишь. Почему ты меня не слышал?

— Я тебя слышал. Я тебе отвечал: потерпи, все пройдёт.

— А прошло бы?

— Ну конечно. И все ещё было бы.

— Неужели было бы?

— И ещё лучше, чем прежде.

— Но почему же я тебя не слышала?

— Потому что Любовь в тебе была сильнее, чем Бог. Ты её слышала.

Бог провёл ладонью по моей щеке, стирая слезу. Он был высокий, длинноволосый, похожий на современных молодых людей. Только глаза другие.

Над нами, как блёстки на моем платье, искрилась звёздная пыль.

— Что ты хочешь? — спросил Бог.

— Я хочу увидеть Его.

Бог повёл меня по Млечному Пути. Потом остановился и, взмахнув рукой, выпустил мою душу.

Моя душа долго летела во мраке, потом окунулась в свет.

Покружилась над его домом и влетела в раскрытую форточку. Присела на подоконнике.

Он сидел за столом и играл с дочерью в подкидного дурака.

Я осторожно подошла к нему и заглянула в карты. Он проигрывал. А я не могла ему подсказать.

Он позвонил через два дня. Как обычно.

Я подняла трубку.

Он молчал. Но я его узнала. Я сказала:

— Вот я умру, и ты проиграешь свою жизнь.

— Ты помрёшь, как же… — отозвался он. — Только обещаешь…

Мы снова замолчали. Мы умели вот так молчать подолгу, и нам не было скучно. Мы стояли по разные концы города и слушали дыхание друг друга.