Счастливый Феликс - [5]

– Что ж он за цаца такая, что ты столько денег промотала? Вон одна завивка небось…

– Он никакой не «цаца», он… У него творческая жилка!

Бабушка неожиданно засмеялась:

– Это ж какой тебе прок с этой жилки, что белугой ревешь ни с того ни с сего?

И ушла на кухню. Все знали про какую-то цацу с творческой жилкой, и Шкоде стало очень интересно, как эта жилка выглядит. Она спросила у мамы, но та сказала: «Сама увидишь» – и села красить ногти. На следующий день мама должна была уезжать на курорт, и не сама по себе, а с Творческой Жилкой, так что увидеть цацу Шкода не могла.

– А курорт – это далеко?

– Будь здоров, – ответила мама, хотя Шкода и не думала чихать.

– Ты на такси поедешь или на трамвае?

– Дурашка ты! На такси до курорта не добраться. Мы на поезде поедем.

– Ты и цаца?

Мама рассердилась.

– Эт-то что такое? Сама от горшка два вершка, как ты выражаешься?!

Надо было дожидаться деда из больницы, он скажет. Когда дедушка Максимыч опирается на тросточку, на его руке вздуваются жилки. Закашляется – жилка дергается на шее. На бабушкиных руках, когда та стирает белье, такие же. Это творческие или не творческие?..

…Снизу все выглядело иначе, даже буфет, известный давным-давно, потому что буфет намного старше Шкоды. Там за стеклом стояли сахарница, вазочка с печеньем и банка какао, а во втором ряду всякие коробочки и кулечки разных размеров. Встав на придвинутый стул, девочка осторожно, чтобы не уронить сахарницу, попыталась их достать. От коробочек приятно пахло киселем, яблочным пирогом и еще чем-то знакомым. Внутри, однако, не нашлось ничего даже отдаленно напоминающего вкуснятину, только тонкие палочки и какая-то темная труха. Шкода хорошо знала вкус какао, поэтому уверенно сняла крышку с банки. Внутри был порошок, вроде маминой пудры, только коричневый. Она послюнила палец и, сунув его в банку, облизала. Пыль какая-то, а не какао.

Поставив банку на место, она собралась уже спускаться, но взгляд упал на другую полку. Там в ряд, как солдатики, выстроились тонкие рюмки, фарфоровые мальчики и девочки кланялись друг другу и стояли маленькие, но очень тяжелые часы в золотых завитушках. «Это бронза», – поправила когда-то бабушка таким строгим голосом, что стало ясно: по сравнению с таинственной бронзой золото – тьфу. Часы настоящие, только не ходят, потому что были поломаны «в мирное время». Наверное, тогда же перестали ставить на стол нарядные рюмки, решила Шкода, – рюмки тоже были настоящие.

Она поставила стул на место, к этажерке, отчего та покачнулась, и сверху свалился желтый комочек. Это был смешной цыпленок, подаренный ей на Пасху. Цыпленок был сделан из желтой ваты, на голове у него сидела черная блестящая шляпа, как у трубочиста, а сбоку была прикреплена тросточка. В тот день трудно было дождаться, когда разойдутся гости, – хотелось скорее с ним поиграть, однако бабушка Матрена не дала – ловко схватила подарок и поставила на верхнюю полку.

– Это не игрушка. Шкоду сделаешь.

Обидно – девочка как раз собиралась познакомить веселого цыпленка с одноухим медведем, плюшевым слоном и куклой Наташей, даже расставила кукольный сервиз.

Несколько дней Шкода ходила за прабабкой, выклянчивая цыпленка «только потрогать одну минуточку». Та вздохнула, открыла шкаф и долго что-то в нем искала. Наконец захлопнула дверцу и вытерла вспотевшее лицо.

– На вот, играй!

В протянутой руке бабушка Матрена держала… маленькую тетеньку. Потому что кукол таких не бывает, и Шкода смотрела завороженно, забыв свою обиду и даже про цыпленка желтенького забыв.

– Это мамки твоей кукла, с мирного времени. Немецкая работа; сейчас разве таких делают?

Она презрительно взглянула на целлулоидную Наташу в окружении слона и увечного медведя, бережно расправила розовые, мирного времени, складки платья и сунула куклу правнучке.

– А как ее зовут? – Шкода все еще не решалась взять куклу-тетеньку в руки.

– Мамка твоя со своего курорта приедет, у ней и спрашивай.

Выяснилось, что мама вернется не скоро, только через три недели, вместе с Творческой Жилкой.

Даже в витрине «Детского мира» таких кукол не бывает. Ноги сгибались в коленках, а руки в локтях, и только пальцы оставались неподвижными, зато ладошки вертелись во всех направлениях – у Шкоды так не получалось. А лицо! Кукла-тетенька улыбалась, отчего на щеках у нее были ямочки, в чуть приоткрытом рту белели зубки. Наташа с медведем любовались на нее во все три глаза.

Шкоде на секунду стало жалко Наташу, с ее пластмассовыми, как и вся она, волосами и добрыми неподвижными глазами, день и ночь открытыми; но только на секунду. Схватив расческу, девочка начала причесывать густые, мебельного цвета волосы новой куклы. Волосы были волнистые, пышные и блестящие. Наверное, кукле не нравилось причесываться – а кому нравится? – и, хоть она продолжала улыбаться, то и дело моргала, мелькая ресницами. Положишь – закроет глаза, как Спящая красавица. Посадишь или поставишь – опять открывает.

Шкода старательно завернула мамину куклу в старый бабкин платок и положила спать в Наташину кроватку – пускай отдохнет, устала небось от мирного времени. Вон часы совсем сломались… Наташа не обиделась, а кукла-тетенька закрыла глаза, но даже во сне улыбалась.