Счастливый Феликс - [19]
Феликса за столом не было – умчался в больницу к жене, где и сидел, привычно держа ее за руку.
Спокойнее всех была Диночка, потому что готовилась красиво умереть. Она читала, что при туберкулезе женщины хорошеют, а хорошенькие всегда умирают красиво. Как Пат из «Трех товарищей» или дама с камелиями. Наверное, камелии – это вроде лилий, тоже слово извилистое. По-настоящему Дине больше нравились розы, но лилии, конечно, для гроба подходят лучше. Она вздохнула, передернув плечами.
– Замерзла? – вскочил Феликс.
Она грустно улыбнулась и покачала головой. Бедный Феликс, как он будет страдать. И родители. Сама она ничего не будет чувствовать, усыпанная лилиями. Свекровь – ехидина, змея подколодная – обрадуется, но будет стоять с постной миной, как полагается, а цветы принесет самые безвкусные, какие-нибудь каллы; даже название противное, фу.
Пока Диночка с упоением репетировала нарядную смерть, ее свекровь, ехидина и змея подколодная, взяла судьбу невестки в свои руки:
– Где у вас телефон?..
Один-единственный звонок ничего не решил, но привел в действие людей, как-то связанных друг с другом, и через неделю Дину перевели из районной больницы в НИИ туберкулеза. Серьезное обследование нужно было делать, по мнению змеи подколодной, именно здесь.
Если мать Феликса была змеей, то скорее из разряда гремучих, потому что Динины родители повиновались ей полностью: ей виднее, она – доктор… Как Заенчковские не имели понятия о камвольном производстве, так и сваты их не знали, по каким болезням она доктор. И хорошо, что не знали, – Аглая была патологоанатомом. Оба Палея были защищены от осознания дочкиной болезни своей полной медицинской девственностью – Яшин желчный пузырь давно был забыт. Слово «чахотка» звучало жутко, но сейчас ведь не XIX век, и туберкулез лечат! – есть санатории, всесоюзные здравницы, вот у нас на комбинате путевки бывают…
Институт туберкулеза, несмотря на строгое научное название, оказался старой, обшарпанной больницей, чем Дину очень разочаровал. Горевать, однако, было некогда: гоняли ее по разным кабинетам, почти всю кровь на анализы высосали; про бронхоскопию и говорить нечего: концлагерь какой-то. И с Феликсом целоваться запретили, да кто их слушает?..
И тут выяснилось, что необходима операция. Вначале подлечиться, отдохнуть в санатории – вы же только что диплом защитили? Вот после санатория и прооперируем.
Этого, воля ваша, Динкина мама понять не могла. Лечить-лечить, чтоб у живого человека кусок легкого отрезать?! Уж пускай бы сразу, если без операции нельзя…
Между тем страсти вокруг распределения отшумели. Жаждущие романтики отправились в Сибирь, а Феликс остался на кафедре геологоразведки, чему безмерно радовались мать с отцом и руководитель дипломной работы. Феликс ушел с головой в специальную литературу – не столько по геологоразведке, сколько по легочной хирургии.
Он изводил врачей вопросами об анализах и летел домой с головой, распухшей от цифр. Цифры были тревожными, новые слова – непонятными и зловещими. Какие-то лейкоциты (белые кровяные тельца, как объяснила врач), призванные Диночку защищать, вдруг ополчились против нее. Феликс ненавидел эти тщедушные и немощные тельца – казалось, ему, здоровому и сильному, ничего не стоит остановить их рост, однако лейкоциты росли и, хуже того, оседали… где?! Где-то в Диночкином теле, продолжая вредить и разрушать. Он тайком утащил у матери медицинский справочник и листал его в троллейбусе по пути в больницу. Там он присаживался к Дине на кровать и брал ее за руку, пытаясь осмыслить прочитанное. Говорил же о своей диссертации, которую задумал написать побыстрее, до Динкиной операции.
Не такой уж фантастический план – свои возможности Феликс знал, однако вмешалось новое обстоятельство: деньги. Зарплата с трудом покрывала самое насущное, а самым насущным были цветы и ранние фрукты, которые на рынке стоили дороже цветов. Брать у родителей не мог. Оставалось грузить ящики в соседней столовой. Иногда в них были даже апельсины, которые никогда не доходили до меню – Лариска-буфетчица зорко следила за этим. Узнав про жену в больнице, стала заворачивать кулек из грубой бумаги, скрывающий экзотические плоды, но не аромат. На деньги смеялась: «Что ты мне свои рваные суешь, студент?» – и не брала.
Лаборантка-заочница просила помочь с контрольной работой. Взялся с энтузиазмом и набрел на синекуру – стал делать эти контрольные для заочников из других вузов. Столовую все же не бросил из-за дефицитных живых витаминов.
Наступил страшный спасительный день операции – и миновал благополучно. Хирург объяснил: прооперированное легкое надежно прошито танталовыми скрепками, а это означало, что после восстановления Дина вернется к полноценной жизни, так и сказал.
А что такое «полноценная жизнь»? Как сытый не разумеет голодного, так и здоровый больного. Какая может быть полноценная жизнь под пожизненную диктовку врачей? Дининой судьбой теперь распоряжался противотуберкулезный диспансер. Он отправлял Диночку в Крым и на Кавказ, всякий раз на двойной срок; он же определял режим и питание, что сказалось на ней благотворно. Дине даже разрешили работать – без перегрузок – и, кстати, посоветовали сменить ленинградский климат на более подходящий.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
На заре 30-х годов молодой коммерсант покупает новый дом и занимает одну из квартир. В другие вселяются офицер, красавица-артистка, два врача, антиквар, русский князь-эмигрант, учитель гимназии, нотариус… У каждого свои радости и печали, свои тайны, свой голос. В это многоголосье органично вплетается голос самого дома, а судьбы людей неожиданно и странно переплетаются, когда в маленькую республику входят советские танки, а через год — фашистские. За страшный короткий год одни жильцы пополнили ряды зэков, другие должны переселиться в гетто; третьим удается спастись ценой рискованных авантюр.
Действие новой семейной саги Елены Катишонок начинается в привычном автору городе, откуда простирается в разные уголки мира. Новый Свет – новый век – и попытки героев найти своё место здесь. В семье каждый решает эту задачу, замкнутый в своём одиночестве. Один погружён в работу, другой в прошлое; эмиграция не только сплачивает, но и разобщает. Когда люди расстаются, сохраняются и бережно поддерживаются только подлинные дружбы. Ян Богорад в новой стране старается «найти себя, не потеряв себя». Он приходит в гости к новому приятелю и находит… свою судьбу.
«Поэзии Елены Катишонок свойственны удивительные сочетания. Странное соседство бытовой детали, сказочных мотивов, театрализованных образов, детского фольклора. Соединение причудливой ассоциативности и строгой архитектоники стиха, точного глазомера. И – что самое ценное – сдержанная, чуть приправленная иронией интонация и трагизм высокой лирики. Что такое поэзия, как не новый “порядок слов”, рождающийся из известного – пройденного, прочитанного и прожитого нами? Чем более ценен каждому из нас собственный жизненный и читательский опыт, тем более соблазна в этом новом “порядке” – новом дыхании стиха» (Ольга Славина)
Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
Здесь должна быть аннотация. Но ее не будет. Обычно аннотации пишут издательства, беззастенчиво превознося автора, или сам автор, стеснительно и косноязычно намекая на уникальность своего творения. Надоело, дорогие читатели, сами решайте, читать или нет. Без рекламы. Скажу только, что каждый может найти в этой книге что-то свое – свои истории, мысли и фантазии, свои любимые жанры плюс тот жанр, который я придумал и назвал «стослов» – потому что в тексте именно сто слов. Кто не верит, пусть посчитает слова вот здесь, их тоже сто.
«Травля» — это история о том, что цинизм и ирония — вовсе не универсальная броня. Герои романа — ровесники и современники автора. Музыканты, футболисты, журналисты, политтехнологи… Им не повезло с эпохой. Они остро ощущают убегающую молодость, может быть, поэтому их диалоги так отрывочны и закодированы, а их любовь не предполагает продолжения... «Травля — цепная реакция, которая постоянно идет в нашем обществе, какие бы годы ни были на дворе. Реакцию эту остановить невозможно: в романе есть вставной фрагмент антиутопии, которая выглядит как притча на все времена — в ней, как вы догадываетесь, тоже травят».
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)