Счастливые шаги под дождем - [6]

Джой не слышала прежде, чтобы человек так говорил – не прибегая в речи к бесконечным обрывочным суждениям, как большинство офицеров, с которыми она общалась. В искренних речах Эдварда не было сумбурности. Он говорил как человек, долгое время лишенный общения, судорожно извергая целые предложения, словно утопающий, который ловит ртом воздух. Фразы у него перемежались взрывами громкого, утробного хохота. Время от времени он останавливался, поглядывая на нее словно в смущении от собственной несдержанности, и умолкал до следующей бурной тирады.

Джой поймала себя на том, что тоже смеется – поначалу робко. Этот незнакомый мужчина помог постепенно высвободиться ее собственному «я», и к тому времени, когда они приехали на конюшню, Джой вся светилась и смеялась, чего с ней раньше не бывало. Элис не узнала бы свою дочь. По сути дела, Джой сама себя не узнавала. Она украдкой бросала взгляды на мужчину рядом с собой, робко отводила глаза, когда он смотрел на нее, то есть в целом вела себя – ну да – как Стелла.

Мистер Фогхилл сказал, что разрешит Эдварду покататься верхом. Джой втайне надеялась на это, и, когда Эдвард стоял с ним во дворе, с почтением рассуждая о знаменитых гунтерах[3] и соглашаясь с превосходством ирландских рысаков над английскими, вдовец утратил всю свою чопорность и даже порекомендовал собственную лошадь, норовистого гнедого жеребца. Мистер Фогхилл потребовал, чтобы Эдвард проехал пару кругов по манежу, проверяя его посадку и руки. Очевидно, увиденное его удовлетворило, и они медленно выехали за ворота, откуда дорога вела в открытую местность.

На этом этапе Джой перестала понимать, чтó на нее нашло. Она все время улыбалась и кивала, хотя непривычный шум в ушах заглушал его слова. Ей трудно было на чем-нибудь сосредоточиться, поэтому она радовалась тому, что держит поводья, уставившись на длинную серую шею перед собой, которая опускалась и поднималась одновременно с цокотом копыт. Джой ощущала отстраненность от всего окружающего и в то же время обостренно воспринимала каждую деталь. Например, руки Эдварда. Или веснушки. Или две складки, пролегающие у рта, когда он улыбался. Она не заметила даже, что ее шею облепили москиты, забравшиеся под собранные на затылке волосы и впивавшиеся в бледную нежную кожу.

Но больше всего Джой нравилось, что Эдвард хороший наездник. Как высоко и непринужденно он держался в седле, как умело тянули его руки поводья, не травмируя лошадиную пасть. Одной рукой он время от времени гладил лошадь или прихлопывал зазевавшуюся муху. Джой бывала в конюшне с другим мужчиной, который поначалу ей нравился, застенчивым банкиром, другом ее отца. Но однажды она увидела, как он, не в силах скрыть свой страх, беспокойно заерзал на лошади, когда та пошла рысцой, и робкое увлечение Джой рассеялось, как дым на ветру. А Уильяма она даже и близко к себе не подпускала. Стоило раз увидеть иного мужчину верхом на лошади, и всякая симпатия к нему пропадала. Только сейчас Джой почувствовала мощную притягательность мужчины, умеющего хорошо ездить верхом.

– Были когда-нибудь в Шотландии? – спросил Эдвард.

– Что?

– Эти проклятые москиты. – Он хлопнул себя по шее. – Везде достанут!

Джой вспыхнула и опустила глаза. Они поехали дальше.

Небо постепенно темнело и нависало над ними, и Джой не понимала, от чего промокла ее одежда – от влажного воздуха или пота, и почему к коже прилипают травинки и семена. Эта атмосфера, казалось, заглушает все вокруг, даже звук лошадиных копыт, которые казалось, были обернуты фланелью. Они сами чувствовали, что завернуты в теплое влажное одеяло. Высоко над ними сарычи на фоне Львиной горы висели, как черные капли влаги, словно бы не в силах пошевелиться. Листья, задевающие ее ботинки, оставляли следы влаги, хотя дождя не было.

Если Эдвард и замечал, что мысли Джой беспорядочно перескакивают с одного на другое, или что она то и дело вспыхивает, не находя слов, или что лошадь, воспользовавшись ее рассеянностью, объедает кустарник, то ничего не говорил. Джой немного успокоилась, когда они пустили лошадей легким галопом по дороге вдоль рисового поля, а вскоре Эдвард подъехал к придорожной лачуге, чтобы купить ей четвертинку дыни. И только теперь Джой осознала, что смотрит на него без смущения. В один из таких моментов Джой поняла, что у нее развязалась лента и волосы упали на плечи влажными спутанными прядями. Но если Эдвард это и заметил, то не показал виду, а просто протянул руку с носовым платком и отвел с ее лица прядь волос. Это прикосновение подействовало на Джой, как удар тока, и она долго не могла прийти в себя.

– Знаете, Джой, я прекрасно провел время, – задумчиво произнес Эдвард, когда они отводили лошадей во двор. – Вы даже не представляете себе, что для меня значит верховая езда.

Джой понимала, что пришло время ей заговорить, но боялась сказать какую-нибудь несуразицу и, хуже того, выдать незнакомое, страстное желание, невесть откуда взявшееся. А если она ничего не скажет, что он тогда про нее подумает?

– К тому же немногие из знакомых девушек умеют ездить верхом. Дома девушки из моей деревни – как бы это сказать – чересчур упитанные. Деревенские девушки. Во всяком случае, езжу верхом я обычно не с такими. А в портах, куда мы приходим, девушки любят ходить на коктейли и блистать остроумием, а я не очень в этом силен. У меня была однажды девушка – вы немного на нее похожи, – но она… Ну, все это в прошлом. И я не встретил пока никого, с кем мне будет всегда хорошо.