Счастливые сестры Тосканы - [96]

Сейчас даже кажется странным, что у Поппи была другая долгая жизнь без Рико. У нее были отношения с отцом Броуди, которого она называла своим компаньоном. Жизнь моей прекрасной тети близится к концу, и мне хочется узнать, жалеет ли она о чем-нибудь.

– А тебе никогда не хотелось снова выйти замуж? Родить еще детей?

– Нет, – не раздумывая, отвечает Поппи. – Хотя я действительно любила Томаса.

– Отца Броуди? А разве он не был для тебя просто… утешительным призом?

Тетя поворачивается ко мне:

– Когда-нибудь ты поймешь, Эмилия: с возрастом становишься щедрее и уже не так скупишься на слово «люблю», как в молодости. Томас заново научил меня смеяться. А я, надеюсь, послужила ему неплохим утешением после смерти жены. Мы были хорошими товарищами, Томас и я. – Тетя улыбается, словно вспоминает добрую историю.

Бриз шуршит тонкими занавесками.

– А тебя не расстраивает, что Рико женился на Карине?

– Я бы расстроилась, если бы он не женился. Понимаешь, Эмилия, любовь может обойтись без страсти, а страсть – без любви.

В комнате становится очень тихо. Я вспоминаю улыбку Мэтта, приподнимаюсь на локте и пытаюсь разглядеть в темноте лицо Поппи.

– Ты действительно в это веришь? И правда думаешь, что можно вступить с человеком в серьезные отношения, может быть, даже создать семью, не испытывая к нему сильных чувств?

– Я знаю, что такое случается сплошь и рядом.

Мне становится не по себе. Я хочу кое-что выяснить. Такое впечатление, будто я разговариваю с мудрецом, который знает ответ на вопрос, над которым я годами ломала голову. И теперь все зависит от того, что именно Поппи мне скажет.

– Но разве это честно? Неужели этого достаточно? Разве мне… разве всем не следует ждать любви, от которой бросает в жар?

Поппи улыбается:

– А на этот вопрос, дорогая, каждый отвечает сам. Я вот, например, к восьмидесяти годам поняла: любовь выступает в самых разных амплуа. Муж. Утешитель. Защитник. Любовник. Товарищ. Рико – моя единственная настоящая страсть. Но я очень многое могу сказать в защиту любви, которую дарят преданная дружба или просто добрые товарищеские отношения. Особенно в мире, который порой так и норовит врезать тебе кулаком под дых.

Я вижу, как заблестели в темноте глаза Поппи.

– Под конец жизнь становится простым уравнением. Каждый раз, когда ты кого-нибудь любишь – мужчину или ребенка, кота или лошадь, – ты добавляешь яркую краску в этот мир. А отказываясь любить, наоборот, стираешь эту краску. – Тетя улыбается. – Вот и решай, что тебе больше нравится: черно-белый карандашный рисунок, акварель или написанная маслом картина. – Она прикасается к моей щеке. – Я не говорю, что ты должна жить в постоянном поиске, но прошу тебя: никогда не упускай шанса полюбить, не проходи мимо и для начала хотя бы внимательно присмотрись к человеку, прежде чем его отталкивать.

Я слушаю Поппи, а сама пытаюсь примириться с мыслью, что Мэтт-приятель может стать Мэттом-любовником. Может, я действительно недостаточно внимательно его рассмотрела?

Я начинаю засыпать, и тут Поппи крепко сжимает мою руку. Я даже удивляюсь, откуда у нее столько сил.

– Твоя мама, Эмилия, очень тебя любила.

Я замираю. Мама умерла, когда мне было всего два годика. И бóльшую часть этого времени она тяжело болела. Всю жизнь меня мучил вопрос: может, это я стала причиной ее недуга?

– Но как ты… – Слова застревают у меня в горле. – Почему ты так в этом уверена?

– Ты была ее ангелом. Так она тебя называла.

Слезы катятся у меня по щекам. Я всю жизнь мечтала о том, чтобы кто-нибудь мне это сказал.

– Но она же меня совсем не знала. Не знала, какая я. Я была крошечным ребенком. И мы провели вместе так мало времени.

Поппи крепче сжимает мою руку:

– Материнская любовь не измеряется временем, Эмилия. Она возникает мгновенно и длится вечно. Можешь мне поверить, дорогая, уж я знаю это наверняка.

Глава 47 Поппи

1961 год;

на борту теплохода «Христофор Колумб»: по пути из Италии в США

Роза все-таки добилась своего. Впрочем, как и всегда. Но если быть честной, я поехала с ней по доброй воле. Мне казалось, что это единственное правильное решение. Восьмидневный вояж от Неаполя до Нью-Йорка, слава богу, прошел спокойно. Днем дул теплый бриз, и только иногда случалась гроза. Но у новорожденной Джозефины день с ночью перепутались. Каждый вечер, когда мы забивались в нашу тесную каюту, девочка широко открывала глазки и начинала изучать этот мир. Материнские обязанности изматывали сестру, и я делала все, чтобы малышка не мешала ей спать по ночам. Я часто укутывала ее и тихонько уходила на палубу. Там мы стояли и смотрели на восток, туда, где жил мой Рико. Мы вместе наблюдали за тем, как поднимаются и опускаются черные волны. Я показывала племяннице созвездия и рассказывала о том, как счастливо сложится ее будущая жизнь.

Роза понимала, что я тоскую, но все равно была как на иголках, когда я оставалась с Джозефиной одна. Сестра не раз подлавливала меня, когда я притворялась, будто я – молодая мама и плыву за океан к своему любимому мужу. В такие моменты она деликатно напоминала, что роли матери и жены принадлежат ей, а не мне.

Но между мной и Джозефиной возникла связь, и Роза не могла этого отрицать. Малютка была моей постоянной слушательницей и неизменным источником радости. Она внимательно изучала мое лицо, хмурила бровки, когда я рассказывала ей о своем любимом Рико, самом лучшем мужчине на свете. А когда мои глаза застилали слезы, она хватала меня за палец, как будто хотела сказать, что понимает, как мне больно.