Счастливые люди - [9]

– Видели! – Закричал радостный Олег. – Нет! Вы видели! Чисто ковбой.

И засмеялся.

Лёша с Мишей тоже засмеялись.

Грело солнце, смех раскатывался по предместью и яблоневый цвет осыпался на стол...

Они жили долго...

Люди не выносят тишину. В тишине – частица вечности, а это ужасает. Поэтому, люди постоянно убивают тишину попсовой музыкой, телевизором и разговорами о политике. Кажется, что и сказать-то нечего, но проще говорить ни о чём, чем заглядывать в бездну тишины.

Какое счастье, что у меня есть собеседник, с которым можно часами молчать. Это большой талант – умение молчать. Для этого интеллекта недостаточно. Для этого нужна отвага.

Вот поэтому и встречаемся мы с Михал Михалычем. Помолчать пару часов с хорошим человеком – это большое дело.

Сегодня прохладно. Бриз несёт с океана солоноватый запах гнили. Мы сидим с Михал Михалычем, покуриваем, и глубокомысленно смотрим на дорожку, тянущуюся вдоль бульвара, по которой движется, укрепляя здоровье, разномастная публика. Кто на роликах, а кто и на своих двоих. Вот два гея, взявшись за руки, несутся на роликах. Прокатились туда-обратно, потом встали у канадского клёна и целуются взасос. И так это у них выходит страстно и обнажённо, что стайка молодых хасидок в чёрных юбках по щиколотку возмущённо переглянулись на бегу. Затем, как по команде, развернулись и побежали в другую сторону.

– Любовь... Загадка... Вечная тайна... – заметил Михал Михалыч. – Никогда не поймёшь, чем она закончится, и закончится ли когда-нибудь.

Я молчал. Не хотелось словами разрушать эту банальную конструкцию, что выстроил Михал Михалыч.

А он вынул из пачки сигарету и, понюхав её, аккуратно уложил обратно. Это потому что Михал Михалыч старается растянуть пачку на три дня. Не из опасений за здоровье. Нет. Просто в Нью – Йорке сигареты подорожали так, что поневоле приходится экономить.

Я терпеливо ожидал конца этих манипуляций, зная, что после них, Михал Михалыч нет, нет да и вспомнит что-нибудь интересное. И ждать мне пришлось недолго.

– Я, Боря, вспомнил сейчас потрясающую историю. Её можно озаглавить так же, как Грин заканчивал многие свои рассказы о любви : «Они жили долго и умерли в один день «. Если Вы наберётесь терпения минут на пятнадцать, то я Вам её расскажу.

Я сказал, что терпения у меня хватит, и угостил Михал Михалыча сигаретой. И он, прикурив, начал:

– Как-то много лет тому назад довелось мне нарвать грыжу. Пошлейшая штука, я Вам скажу. Но какая бы ни была, а оперировать надо. Вот, я и пристроился по блату в Онкологический диспансер. Там и почище было, и хирурги поопытнее, и, главное, главврачом там служил мой одноклассник Валерий Сергеевич. В первый же день я пожалел, что позарился на блат. Это была первая больница из всех, что я видел, где пациенты не играли в карты и не рассказывали анекдоты. В операционные дни больные периодически поглядывали на часы. Считалось, что операция должна занимать четыре, пять часов. А если кого-то привозили из операционной раньше, то значит он уже не жилец. Вскрыли, обнаружили множественные метастазы и зашили, не оперируя. Моя плёвая, по здешним меркам, операция длилась минут сорок. И когда меня везли в палату, я встречал сочувственные взгляды болящих, праздно бродящих по коридору.

Палату мне отвели отдельную: блат он и в Африке блат. Телевизор, свежие газеты... все дела. Болей – не хочу. Я приноровился курить в приоткрытое окно. К вечеру приходили друзья и можно было выпить рюмашку втихаря. Чем не жизнь?

Дня через три пришёл главврач Валерий Сергеич и спросил не буду ли я против, если он ко мне подселит соседа, сослуживца отца, полковника Лисичкина. Конечно, я был только рад соседу с такой шикарной фамилией.

Полковник Иван Павлович Лисичкин, вопреки ожиданиям, оказался похож не лисичку, а на лося. Баскетбольный рост, рельефные мышцы и беззащитная улыбка. Мы познакомились и уже к обеду подружились.

К вечеру пришла жена Ивана Павловича, Марта Феликсовна. Тоже росту выше среднего, красивая той особой красотой, которая появляется у женщин с возрастом, и, так же как муж, брызжущая обаянием.

– Я тебе, полковник, помереть не дам, – заявила она с порога, – Ты и не надейся даже. Ишь, что выдумал! Запомни – уйдём только вместе.

Потом она рассказала, что Ивану Павловичу диагностировали рак желудка. Готовят к операции. Но пусть полковник Лисичкин и не надеется – помереть ему она не позволит.

А Иван Павлович рассказал как в сорок четвёртом Марта Феликсовна вынесла его с поля боя. Как валялся он по госпиталям, как нашла его там Марта, как забрала домой и буквально поставила на ноги. Вот с той поры и живут вместе.

– Правда, мы не расписаны, – уточнила Марта Феликсовна. – Эти условности не для нас.

– Марта! Ты не права, – одёргивал Иван Павлович. – Вот как только выйду из больницы, так сразу и оформим все формальности.

Через день его увезли на операцию, но не прошло и часу как вернули в палату. Когда Ивана Павловича перекладывали с каталки на кровать я всё смотрел на его ноги, иссечённые голубоватыми от времени шрамами. И мне было жаль этого сильного мужика, которого пожирала болезнь.

На следующий день меня выписали и быт, хлопоты и заботы заставили меня забыть о полковнике с такой ласковой фамилией.