Счастливые люди - [15]
Тесть тут же за столом открыл коробочку. Там лежала картонная иконка Николая чудотворца с обгоревшими краями.
– Митя! Что это? – вскинулась тёща.
Тесть помолчал, а потом процедил сквозь зубы:
– Я то думал, что он подох давно...
Тут мы с женой поднялись и пошли в свою комнату. А потом поехали в кино. А когда вернулись, в доме было всё прибрано и тихо.
Ночью я проснулся от непонятной тревоги. Поворочался. Тревога не исчезала. Тогда я вышел на балкон покурить. С балкона мне было видно освещённое окно в кухне. Я закурил и от нечего делать посмотрел в это окно. Там за столом сидел тесть и что-то писал. Как раз в тот самый момент, когда я посмотрел в окно, он выпил гранёный стакан водки и закурил. Потом снова начал писать. Он писал и плакал. А на столе лежала чёткая тень рогатой головы. Мне стало неловко. Как будто я подсматривал за женщинами в бане. Я вернулся в постель и к утру заснул.
На следующий день я встретил жену с электрички и спросил напрямую:
– Маринка! Что происходит, чёрт возьми? Вчера вышел покурить – смотрю, а Дмитрий Николаевич что-то пишет в кухне а на столе тень чёрта лежит.
– Всё нормально, Миша! Всё нормально. – Маринка говорила почему-то вполголоса. – У папы был младший брат. Иван. Когда началась война папа ушёл на фронт добровольцем. И его направили в лётное училище. А Иван ушёл к бандеровцам, а потом, говорят, попал не то в Англию, не то в Америку. Столько лет знать о себе не давал. И вот... Ты сам видел. Иконку прислал. Дескать это папа их родной дом разбомбил. Не мог папа этого сделать. Папа в Прибалтике воевал.
Ну, что ему оставалось? Папа и написал куда следует. Ты можешь представить, как он нервничал? Бутылку водки выпил – и ни в одном глазу. Сегодня повёз заявление.
Про разбавленную водку я, конечно, благоразумно промолчал.
– А тень от чёрта? – Думаю, что выглядел я дурак – дураком.
– Какой чёрт? засмеялась Маринка. – Это мама сидела. На ночь она волосы на бигуди крутит. Вот тень такая и получилась.
Когда мы пришли домой нас встретила довольная тёща и накрытый стол.
– Ну, что, папа? – спросила Маринка.
– Товарищи проявили понимание, – ответил тесть, улыбаясь. – Разрешили переписываться.
Господи! Как он был счастлив, этот человек! Как счастлив! Ещё бы. Ведь, ему разрешили то, что разрешают далеко не всем.
Мы сели за стол и выпили за Партию. Потом за Победу. Потом я не помню уже за что, потому что водка в этот раз была настоящая.
– А потом что, Михал Михалыч? – спросил я.
– Мы развелись незаметно и безболезненно, и я начал, как положено настоящему мужчине, для которого высщая ценность рюкзак и ледоруб, создавать себе трудности, а потом их преодолевать. И напреодолевался, как видите.
Становилось жарко. Тени от клёнов стали совсем короткими и не спасали уже от жары. Я простился с Михал Михалычем и пошёл домой.
И всю ночь мне снилось, что стою я на балконе. Курю и смотрю как боевой офицер пьёт водку, плачет и пишет донос на родного брата.
А на столе лежит чёткая тень головы с рогами.
Куркуль
Где-то в конце шестидесятых годов ехали мы с другом поездом Рига – Москва. Вагон был чистенький и уютный. Рижские составы в то время, вообще, отличались чистотой, салфеточками на столах и хорошим чаем. В купе кроме нас никого не было. Получилось так, что мы не сумели взять билеты в плацкартный вагон и пришлось разориться на купейный. У нас была с собой бутылка красного Алжирского вина, самого дешёвого по тем временам. Вот мы и наслаждались жизнью и комфортом как могли. Выпив по глотку, мы вышли в тамбур на перекур. Там уже стоял мужичок и скручивал «козью ножку». Мужичку на первый взгляд было лет шестьдесят. По нашим тогдашним представлениям – глубокий старик. Седые волосы, постриженные под «полубокс». Седая, окладистая борода. Он бы сошёл за Деда Мороза будь ростом повыше. У этого деда был новёхонький костюм, из-под бороды выглядывал галстук, на ногах красовались лаковые туфли. Я так подробно рассмотрел старичка, потому что давно не видел как в поезде курят самосад. Мы-то с другом курили Шипку. И дёшево и сердито.
Пока я любовался лаковыми туфлями, дед прикурил, затянулся пару раз и предложил:
– А вот попробуйте моего табачку. Попробуете – другого не захотите.
Валерка сдуру попробовал. А потом кашлял до слезы. Дед остался доволен:
– Свой табачок. «Вырви глаз» называется. У меня дома всё свое. И молочко, и хлебушек, и мясо, и водочка. Соседи куркулём кличут. А я не обижаюсь, потому что куркуль и есть. И отец мой был куркулём. И дед. Работящие были мужики. Хозяйственные. А сейчас вот домой еду. На родине побывал, посмотрел всё, с людьми поговорил. Погостил – надо и честь знать. Теперь домой еду.
– Далеко ехать? – спросил Валерка.
– Ох, далеко, сынок, – обрадовался дед вопросу. – В самую что ни на есть тайгу.
Дед радостно засмеялся и фальшиво пропел:
– Кругом тайга, одна тайга, а я посередине.
А потом добавил:
– Ах, сынки! Если бы вы знали какое это счастье на родине побывать.
– А как же это Вас из Латвии в тайгу занесло? – снова встрял Валерка.
– Из Литвы, – ответил старик. – Мы под Паневежисом жили. На всё промысел Божий. На всё. Когда красные пришли в сороковом году, то нас выселили к чёрту на дуду. Так же, как и других кулаков. Всех, кто похозяйственней был – в товарняки и в путь дорожку. Мне четырнадцать лет было. Успел в карманы зерна насыпать. Тем и спаслись. На этапе из этого зерна похлёбку варили. На пару раз хватило. Сестра умерла ещё на этапе. Слабенькая была. А отец уже на выселках отошёл. Нас высадили в тайге на берегу речушки, дали топоры, пилы, продукты и уехали. Живи как хочешь. Сентябрь на дворе, а у нас ничего – ни хаты, ни запасов. Вот, и начали строиться. Что делать? Многие померли. А я живой. И очень даже. Это тоже счастье, сынки, живым остаться.
«Так говорил Никодимыч» с полной уверенностью можно назвать «философским трактатом», несмотря на умышленно просторечный язык и баечный стиль. Главный герой повести Никодимыч, вещающий мужикам во дворе свои побасенки, большой хитрец – увлекая сюжетом и доступностью языка, он воспитывает своих слушателей, доводя до них простые общечеловеческие истины.И смеются над его сказочками мужики, и призадумываются, и выводы делают, и не ведают, что философией это называется.
Новый роман Бориса Юдина, если угодно – антиутопия, фантазия, уходящая корнями в партийно-комсомольскую юность со всеми отсюда вытекающими.Антиутопия, да не совсем.Начало ничего необычного не сулит: эмигрант приезжает в родной город. И вполне оправдываются его ожидания от встречи с Родиной. Но вдруг Город один за другим подбрасывает герою сюрпризы. Начинается с небольшой странности, та влечет за собой другую, за нею тянется следующая, и вот они уже как снежный ком закрутили нашего героя вихрем событий, в которых реальные персонажи тесно переплелись с мифологическими.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.