Счастливые люди - [12]
А дед продолжал балаболить:
– А ты, Боря, если хочешь узнать секрет бессмертия, так я расскажу. Даже и не сомневайся. Вот глотну самогоночки и всё расскажу как оно было.
Я с недоверием посмотрел на деда :
– Так нет самогонки, Никита. И взять негде.
– Ты, товарищ дорогой, таких слов Никите не говори, – взъерепенился дед. – Ишь ты! Негде взять. Давай два рубля и бутылка на столе.
Я задумался. Двух рублей было жаль. Но дед был убедителен, как ребёнок, просящийся на горшок. И я, покопавшись в кошельке, выложил на стол две рублёвых бумажки.
Никита счастливо засмеялся:
– Ну, вот, Афанасий. Видишь. А ты говорил, что интеллигент не настоящий. Что ни на есть настоящий.
Потом он сгрёб рублёвки со стола, порылся в своей сумке и выставил поллитровку с синеватой жидкостью. Вынув зубами пробку, скрученную из газеты, озабоченно спросил:
– Сам-то будешь? Нет? Ну, как хочешь. Нам больше выйдет.
Потом Никита плеснул из бутылки в банки с пивом себе и Афанасию, аккуратно заткнул бутылку, спрятал в сумку провозгласил тост:
– Ну, чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось. Чтобы в следующем годе, было б с кем и было б где.
Я подождал пока мои собеседники выпьют, отгримасничают и закурят. А потом спросил:
– Так как насчёт секретов долголетия, Никита?
Никита посерьёзнел:
– Ты, товарищ, надо мной не надекивайся. Молод ещё. А насчёт бессмертия – это целая история. Роман написать можно и за большие деньги продать. Но я даром расскажу своими словами. Ты только не перебивай.
Словом, жил я с своей бабой и горя не знал. Троих сынов подняли. Внуки выросли. Стали мне восемьдесят лет справлять. Ну, понятно, выпили малость. А как без того? И вот на следующий день схватило у меня живот. Болит и болит. Что сделаешь? Пошёл к врачу. Тот крутил, вертел да и говорит моей бабе, что надо желудок резать. Мол, без этого никак не выйдет, потому что рак. Ну, резать, так резать. Отхреначили мне две трети. Оно бы и ничего, только жрать всё время хочется. А много не могу – не лезет. Вот и клюю, как тот воробей, по крошечке.
Словом, прошло лет несколько. Иду я на кухню, чтобы перекусить чего-нибудь. И вдруг в глазах потемнело. Чую, что падаю, а ничего сделать не могу. И упал. Поднимаюсь – мать честная! Стою я на лугу некошеном. Трава в пояс. Тепло. А на лугу бабы в белых балахонах хоровод водят и песни играют. Я подхожу. Глянул – что такое? Бабы все умершие, кто когда. А среди них Маруська, моя зазнобушка. Это когда я ещё малец холостой был, так с ней гулял. Вот, вышла эта Мария из хоровода. Подходит и говорит:
– Заждалась я тебя, Никитушка. Что ж ты так долго?
А я на неё смотрю во все глаза. А груди у неё такие пышные. Так под балахоном и торчат. Вот я не вытерпел. Правой рукой за сиську, а левой – под подол. Щупаю, щупаю – ничего нужного найти не могу. Ровное место между ног да и всё.
А она смеётся:
– Грех это, Никитушка. Мы тут этим баловством не занимаемся.
Тут мне сразу скучно стало:
– Ты, Маруся, – говорю, – подожди. Ты только подожди. Я сбегаю на кухню, кусну хлебца и назад.
И побёг. Бёг, бёг – смотрю, а я в своей хате. Сижу на носилках. А фельдшерица Нинка ратунки кричит.
Тогда я встал, пошёл, хлебца поел да так и живу. Всё Бог смерти не даёт. Сынов всех схоронил, из внуков один Афанас остался. А я всё небо копчу.
– Это чистая правда, – подал голос Афанасий. – Я в огороде был. Захожу в дом. Глядь, а дед на полу лежит и не дышит. Я бегом к соседям. Потому что у них телефон есть. Позвонил в Скорую. Ну, пока то да сё... Короче приехали через час. Фельдшерица Нинка посмотрела на деда и хайло своё раскрыла, что Скорая покойников не перевозят, что, типа, ложный вызов. Кричала, кричала, а тут дед встал и на кухню пошёл. Так эта Нинка, паскуда, до сих пор заикается.
– Так вот, Боренька, – продолжил дед. Такое мне счастье вышло. Ну, Афанас, пошли. А то прицепились к порядочному человеку.
Дед Никита подхватил свою сумку и они с Афанасием исчезли между серых заборов.
Я постоял, закурил и сказал мужику, пившему пиво напротив меня:
– Это ж надо? Действительно, счастливый дед.
– А чего ему быть несчастливым? – отозвался мужик. – Раскрутили тебя на бутылку, как лоха последнего. Идут сейчас и смеются. Они тут каждый день промышляют. Ищут кто почище одет и крутят. А горбатый этому деду никто. Называет себя внуком, чтобы правдивей вышло.
Я хотел было возразить, но подошёл паром и я побежал, чтобы на него не опоздать. Да и нечего мне было возразить.
Бизнесмен
В конце месяца у нас всегда busy. Это значит, что работы – не продохнуть.
Постоянных рабочих не хватает, поэтому босс берёт рабочих с «биржи» на разовую работу. Бруклинская «биржа» – это своего рода феномен. Фактически никакой «биржи» нет. Просто возле кладбища на Атлантик авеню собираются те, кому хочется заработать. Это и велфэрщики, и нелегалы, и... Бог их знает кто ещё? Раньше полиция на этих кучкующихся мужиков внимания не обращала. А потом стали приходить поляки. Эти уже к обеду умудрялись напиться в дым. И полицейские стали «биржу» гонять. Но не всерьёз. Просто, чтобы не забывались.
Но я отвлёкся. Я вовсе не про «биржу» хотел. Я про этого мужика хотел. Взяли мы в тот день одного. Сказал, что зовут его Валентин, и что он из Москвы. Ну, из Москвы, так из Москвы. Нам-то что?
Новый роман Бориса Юдина, если угодно – антиутопия, фантазия, уходящая корнями в партийно-комсомольскую юность со всеми отсюда вытекающими.Антиутопия, да не совсем.Начало ничего необычного не сулит: эмигрант приезжает в родной город. И вполне оправдываются его ожидания от встречи с Родиной. Но вдруг Город один за другим подбрасывает герою сюрпризы. Начинается с небольшой странности, та влечет за собой другую, за нею тянется следующая, и вот они уже как снежный ком закрутили нашего героя вихрем событий, в которых реальные персонажи тесно переплелись с мифологическими.
«Так говорил Никодимыч» с полной уверенностью можно назвать «философским трактатом», несмотря на умышленно просторечный язык и баечный стиль. Главный герой повести Никодимыч, вещающий мужикам во дворе свои побасенки, большой хитрец – увлекая сюжетом и доступностью языка, он воспитывает своих слушателей, доводя до них простые общечеловеческие истины.И смеются над его сказочками мужики, и призадумываются, и выводы делают, и не ведают, что философией это называется.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.