Счастливые, как боги... - [6]

У Али полные слез глаза- Она подходит к Алексею Ивановичу, пальчики кладет ему на голову.

— Алексей Иванович… Я спасу вас. — Она идет к шкафчику с медикаментами, берет с полочки пирамидон. — Вот, Алексей Иванович, одну сейчас примете и каждый день, с утра, по одной таблетке.

Алексей Иванович запивает таблетку водой, кадык его страшно работает. Отдает Але стакан и поднимается.

— А теперь идите спать, — говорит Аля и провожает Алексея Ивановича до его крыльца, а сама идет со своей сумкой дальше.

Налево дорога пойдет на Лухтоново, направо — на Мызино. Аля сворачивает направо, идет к воротам крытого двора. Останавливается. Видит — в полумраке Михаил Васильевич Гульнов доит корову.

— Ты иди в дом, я сейчас управлюсь, — говорит он, но Аля не трогается с места, стоит, смотрит. — Иди к старухе, иди в дом.

Аля идет в дом. Лежит больная жена Михаила Васильевича. Аля садится у кровати, здоровается с больной, слушает пульс, градусник дает.

— Как чувствуете себя, теть Маш?

— Плохо, Аля.

— Придется, теть Маш, в Чамерево везти.

Тетя Маша стонет. Входит Михаил Васильевич.

— Дядя Миша, — говорит Аля, — надо тетю Машу в Чамерево везти.

— Ды ну, — тихо и грустно говорит дядя Миша. Он ставит доенку с молоком на лавку у входа в комнату, садится к столу, руки опустил, видно, что беда упала на его голову.

— Я уже не могу помочь, я же не все знаю, дядя Миша. Вот вернусь из Мызи-на, буду звонить Александре Васильевне, надо в больницу везти.

Молчат. Потом Аля говорит:

— Это вы, дядя Миша, заездили тетю Машу. Не жалеете своих жен.

— Ды ну, — сиротливо оправдывается Михаил Васильевич.

— Вы ведь пьете, они плачут от вас, а вы, небось, как выпили, так и характер показываете, кричать начинаете.

— Ды ну…

— Вот отвезем тетю Машу в больницу, что вы тут делать будете один?

Михаил Васильевич вздыхает:

— Тут самому хоть ложись, спасу пет — болит.

— Что болит?

— В спине и в боках, намочило дождем, просифонило, спасу нет. Вот пришел на полдень, корову подоил, а дальше спасу нет, не пойду на работу, лягу.

Дождем намочило. Просифонило. Это он Але так говорит. Про себя по-другому думает. Всю войну в плену провел Михаил Васильевич. Бежал сколько раз, и не удалось, били его и дальше угоняли. В лагере смерти побывал, повидал-натерпелся Михаил Васильевич. Чуть живой вернулся. Теперь вот наружу выходит лагерное.

Промочило-просифонило, да только не сейчас, а когда-то, на той несчастной войне.

Идет Аля мимо стана, что в конце деревни, поднимается на холм, а за холмом Мызино виднеется.

Улица. Возле штакетника, привалившись к нему, стоит Володя. Одет он в старое, деревенское, потому что возился только что с мотоциклом. Вдруг замечает вдали идущую по улице Алю. Быстро затягивается, бросает сигарету, кидается в дом. Начал мыть руки, надел беленькую рубашечку, городские брючки. Мать вошла с кухни, замечает Володины сборы.

— Куда наладился? Подожди Костю с отцом, ужинать будем.

Володя продолжает переодеваться, перед зеркалом вертеться. Потом садится, встает, ходит по комнате, в окно выглядывает. Опять садится. Книжку берет, начинает читать, но никак не читается. Выходит снова па улицу. Опять, облокотясь о штакетник, закуривает. Снова видит совсем близко Алю. Он бросает недокуренную сигарету и достает новую. Прикуривает от зажигалочки. Курит независимо, не глядя на приближающуюся Алю. А она в белоснежной блузке с коротким рукавчиком, легкие волосы на плечах. А он в белой рубашечке, ворот расстегнут. Что-то между ними есть общее, оба они выделяются в простом грубоватом деревенском мире.

— Здравствуйте, — говорит она, остановившись перед Володей.

— Привет, — отвечает Володя, слегка ломая красивый рот в иронической улыбке.

— А вы совершенно не похожи на Костю, — говорит Аля и, не дождавшись ответа, проходит в дом. Она сказала это абсолютно серьезно, без всякой игры в глазах, без улыбки. Но в эти короткие минуты, когда Аля остановилась перед Володей, когда они обменялись приветствиями, мы невольно подумали: вот и попались они друг другу.

На кухне встретила ее мать Володина.

— Алечка! Здравствуй, проходи.

— Здравствуйте. Как больная?

— Ох, больная. Помру, говорит, Аля не идет чтой-то.

Хозяйка провожает Алю в комнату и кричит матери, которая лежит в боковой комнатушке:

— Мама, Аля пришла, слышишь?

— Мне бы руки помыть, — говорит Аля, поставив на стул свою сумку.

— Вовка! — кричит хозяйка, а Вовка уже па крыльце стоит. — Полей на руки доктору!

Во дворе Володя поливает Ало на руки, полотенце подает.

— Спасибо, — говорит Аля и уходит.

В боковушке она присаживается на стул возле кровати больной.

— Как чувствуете себя, бабушка?

— Было хорошо, теперь похуже, укол нужен. Больно уколы твои, Аля, помогают. Раньше-то не помогали, не любила я уколов, а твои прямо как па живой воде сделаны. И рука у тебя легкая.

Аля улыбается.

— Вот сейчас, бабушка, мы и сделаем укольчик, на живой воде. — Она достает из сумки приготовленный шприц, уложенный в стерилизатор.

А в горнице Володя положил на белую скатерть книжку, читает. И, конечно, прислушивается к боковушке. За дверью слышны голоса. Пришли отец и Костя.

— Отец, ты как на тракторе въехал, керосином от тебя несет, брось в сарай шмотки свои, переоденься, и ты, Костя, сапожищи сними, а то у нас Аля.