Счастливые девочки не умирают - [38]

Папу, как и следовало ожидать, подготовка к свадьбе не интересовала. Ему не было до меня никакого дела. Ему не было дела ни до кого, даже до самого себя. Одно время я подозревала, что он изменяет маме: что у него есть на стороне семья, которой он по-настоящему дорожит. Однажды он сказал маме, что поедет на автомойку. Через полчаса я выбежала в аптеку, на полпути обнаружила, что забыла кошелек, и пошла обратно через пустынную, утрамбованную стройплощадку, расчищенную от деревьев. На площадке стояла папина машина, а сам папа, сидя за рулем, бездумно созерцал липкую грязь. Я попятилась, чтоб меня не заметили, и припустила домой. Сердце колотилось как бешеное. Я никак не могла уяснить, что же такого я увидела. В итоге я поняла, что уяснять здесь нечего. Не было никакой другой семьи, которую он любил бы больше, чем нас. Скорее всего, он вообще никого никогда не любил.

Люк великодушно предложил купить маме билет на прямой рейс — ему было совсем не сложно, тем более что она приезжала одна, — и в пятницу мама въехала в город. На правах гостя она оставила машину в нашем гараже.

— А ее отсюда не сопрут? — капризно спросила она, возясь с ключами. Автоматические замки на дверцах пискнули и защелкнулись.

— Нет, мама, — простонала я. — Мы тут и свою машину оставляем.

С выражением глубокого сомнения на лице мама облизнула масляно блестящие губы.

Надо отдать Харрисонам должное: они с огромным терпением отнеслись к маме и ее идиотским потугам произвести впечатление.

— Спасибо за совет, — только и сказал мистер Харрисон в то утро, когда мама порекомендовала ему не спускать глаз со своего портфеля акций, потому что процентные ставки поползли вверх. До того как выйти на пенсию, мистер Харрисон девять лет был президентом одного из крупнейших инвестиционных банков страны. Как этот человек сдержался и не втолковал маме, куда ей ползти, я ума не приложу.

— Обращайтесь! — просияла мама. Люк стоял позади нее, и я сделала ему большие глаза, но он жестом показал — «не парься».

Для свадебного меню мы выбрали закуску из пасты с сыром и омарами, роллы с омаром, говядину с соусом васаби, тартар из тунца, брускетту с сыром грюйер, ассорти из устриц, суши и итальянские закуски антипасто.

— Для родственников со стороны мужа, — пошутила мама. Итальянцы, которые даже не знают, что такое просекко!.. Обнять и плакать.

Дегустация основных блюд и свадебного торта была перенесена на воскресенье.

— Пробовать все в один день — это перебор, — заявила со вздохом Кимберли, чьи бедра не помещались на садовом стуле. Может, и перебор, да только не для нее.

— Просто не верится, что у них скоро свадьба! — защебетала мама, повернувшись к миссис Харрисон, и картинно всплеснула руками. Всякий раз, когда мама распускала розовые сопли перед моей свекровью, женщиной серьезной и чуждой всякого жеманства, я готова была провалиться сквозь землю. Миссис Харрисон была слишком хорошо воспитана, чтобы игнорировать чувства собеседника. Когда мама начинает разводить сантименты, миссис Харрисон старается отвечать ей в том же духе, и на это просто больно смотреть. В такие моменты мама бесит меня еще сильнее.

— Да… волнующее событие, — сделала попытку миссис Харрисон.

В три часа Кимберли ушла, и Люк, потянувшись, предложил пойти на пробежку.

Остальные, по предложению мистера Харрисона, отправились «прилечь». Я бы тоже с удовольствием подремала. Завязав с диетой, я покончила и со спортом. Я ела сколько влезет, пока снова не пришло время голодать, напивалась до упаду и тащилась в постель, где всю ночь страдала от бессонницы.

Харрисоны и мама разошлись по своим комнатам, чтобы «прилечь», пока я нехотя зашнуровывала беговые кроссовки.

— Километров пять — и хватит, — сказал Люк. — Просто, чтобы поставить галочку.

От подъездной дорожки мы свернули налево. Улица шла вверх, и, едва преодолев склон, я уже с трудом переводила дыхание. Перед нами простилалась ухабистая проселочная дорога. Солнце нещадно пекло голову, и я пожалела, что не захватила панаму.

— Ты довольна? — спросил Люк.

— Крабы неважные, — задыхаясь, ответила я.

Люк, не сбавляя ходу, пожал плечами.

— А мне понравились.

Мы бежали. Раньше, до того как я начала заниматься у станка по утрам и выходить по вечерам на пробежку, я не чувствовала усталости. Теперь мышцы не желали слушаться и ноги наливались непривычной тяжестью. Я понимала, что слишком усердствую с тренировками и довожу себя до изнеможения, однако мой вес убывал, а остальное не имело значения.

— Малышка, что случилось? — спросил Люк еще через полкилометра. Он с самого начала задал темп и не сбавлял его, даже когда из-за болей в левом подреберье я перешла на быстрый шаг. Тогда я нарочно остановилась. Интересно, насколько далеко он успеет отбежать, прежде чем догадается, что мне нехорошо.

— Судорога, — выдохнула я, потягиваясь.

Люк забегал вокруг меня.

— Не останавливайся, а то будет хуже.

— Я в курсе. Еще со школы, — огрызнулась я.

— Да я просто так сказал, — ухмыльнулся он и шлепнул меня по заду. — Соберись, ты можешь! Ты выжила, в конце концов.

Это его излюбленная присказка. «Ты выжила». Звучит так окончательно и бесповоротно, что мороз по коже. Раз выжила, нечего прибедняться, вставай и живи дальше. Белое платье, букет пионов — и марш к алтарю, забыв о прошлом. Нечего мусолить то, чего уже не изменить. «Ты выжила» — эти слова заставляют забыть о чем-то важном, чего я не могу и не хочу забывать.