Счастливые девочки не умирают - [3]

— А ты до сих пор не передал каллиграфу адреса своих гостей, — сказала я, хотя втайне порадовалась возможности лишний день потерзать пугливую китаянку.

— Составляю, — вздохнул Люк.

— Мне нужны адреса на этой неделе, иначе каллиграф не успеет надписать конверты к сроку. Я уже месяц тебя прошу.

— Я был занят!

— А я, значит, не была?

Склока. Куда противней, чем жаркий скандал, сопровождаемый битьем посуды, разве нет? По крайней мере, после скандала можно заняться сексом прямо на полу кухни посреди впивающихся в спину осколков с орнаментом «Лувр». Ни один мужик не воспламенится желанием сорвать с тебя одежду после того, как ты желчно сообщишь, что он забыл смыть за собой в туалете.

Я судорожно сжимала и разжимала кулаки, представляя, будто из кончиков пальцев вырывается липкая паутина ярости. Ну же, говори!

— Извини. — Я вздохнула как можно более жалобно, чтобы придать больше весу своим словам. — Просто я очень устала.

Лицо Люка просветлело, словно невидимая рука стерла следы раздражения, вызванного моей резкостью.

— Сходи к врачу, пусть пропишет тебе снотворное.

Я покивала с согласным видом; снотворное — это слабость в форме таблеток. Что мне действительно нужно, так это вернуться в прошлое и заново пережить начало нашего романа, тот просвет, когда ночь ускользала от меня, но я, лежа в объятиях Люка, не стремилась за ней угнаться. Несколько раз, очнувшись в темноте, я видела, что даже во сне уголки губ Люка загнуты кверху. Его добродушие, словно отрава, которой мы обрабатывали летний домик его родителей на острове Нантакет, было действенным средством против неизбывного, тревожного ожидания катастрофы. Однако со временем — если говорить начистоту, около восьми месяцев назад, когда мы обручились, — бессонница вернулась. Я снова отпихивала Люка, когда он пытался вытащить меня на утреннюю пробежку по Бруклинскому мосту, — а мы неизменно бегали по субботам в течение почти трех лет. Чувства Люка не похожи на слюнявую щенячью любовь — он явно видит спад в наших отношениях, но, как ни странно, только сильнее ко мне привязывается. Он словно задался целью снова меня изменить.

Я не из тех самоотверженных женщин, которые якобы не догадываются о своей тихой красоте и своеобразном очаровании, однако было время, когда я все-таки недоумевала, что Люк во мне нашел. Я красивая. Красота дается мне нелегко, но исходное сырье хорошего качества. Я на четыре года младше его — хотя, конечно, жаль, что не на восемь. Я люблю «экспериментировать» в постели. И, хотя под «экспериментом» мы понимаем совершенно разные вещи, у нас, по меркам Люка, отпадный секс. Да, я хорошо представляю, чем могла его привлечь, но в любом баре средней руки полным-полно девушек ничем не хуже меня, улыбчивых, готовых опуститься перед Люком на карачки по первому его слову, размахивая блондинистой, отнюдь не крашеной гривой. Девушек, выросших в домиках из красного кирпича, окна которых забраны белыми ставнями, а задний фасад не обшит дешевыми панелями, как дом моих родителей. Однако ни одна из этих правильных девушек никогда не сможет дать Люку то, что даю я, — ощущение ходьбы по краю. Я — тот ржавый, замаранный клинок, который грозит распороть аккуратные швы, скрепляющие звездную жизнь Люка. И ему нравится ходить по краю, нравится играть с огнем. По правде говоря, он не хочет знать, на что я способна, какие раны могу нанести. В отношениях с Люком я всегда нащупывала границы, пробовала их на прочность, определяя, когда «еще терпимо», а когда — «уже слишком». Но я начинаю уставать.

Администратор со стуком поставила передо мной бокал, нарочно расплескав вино. Рубиновая жидкость заструилась по тонкой стеклянной ножке, собравшись у основания, как кровь, выступившая по краям огнестрельной раны.

— Пожалуйста! — скрипнула эта змея, одарив меня самой ядовитой усмешкой, какая только нашлась в ее арсенале.

Занавес взметнулся вверх, вспыхнули раскаленные софиты. Представление началось.

— О боже, — охнула я и постучала ногтем по передним зубам. — Кусок шпината. Прямо здесь.

Администратор стыдливо прикрыла рот рукой и покраснела чуть ли не до шеи.

— Спасибо, — промямлила она и исчезла.

Голубые глаза Люка округлились.

— Там ведь ничего не было.

Пригнувшись, я схлебнула винную лужицу прямо со стола, чтобы ни одна капля не упала на мои белые джинсы. Никогда не задевайте богатую белую стерву в белых джинсах.

— Не было. Я просто ее наколола.

Громкий хохот Люка был мне овацией. Он покачал головой.

— А ты, оказывается, та еще штучка!

— За работу флорист берет почасово. Договорись о фиксированной цене и не забудь внести это в контракт.

Утро понедельника. С моим растреклятым счастьем мне свезло очутиться в лифте с Элеонор Такерман, в девичестве Подальски, одним из редакторов «Женского журнала». Когда Элеонор не высасывала из меня талант, она исполняла роль знатока по вопросам светского этикета и организации свадеб. Элеонор вышла замуж год назад, но по сей день вспоминает о своей свадьбе с торжественной серьезностью, присущей обсуждению терактов одиннадцатого сентября или смерти Нельсона Манделы. Полагаю, это продлится до тех пор, пока она не залетит и не произведет на свет очередное сокровище нации.