Счастливые девочки не умирают - [28]

Когда мы с Люком стали встречаться, я сгорала от стыда при мысли о том, как представлю его маме. Ее ноздри, учуяв «большой куш», вздрогнут, она станет называть меня «Тиф», начнет интересоваться у Люка, сколько он зарабатывает, — и тогда все полетит к чертям собачьим. Люк очнется и сообразит, что я обычная цыпочка из бара, с которой можно покувыркаться ночку-другую, пока не встретишь почти натуральную блондинку с андрогинным именем и скромным собственным капиталом. К моему удивлению, когда мы вернулись после ужина у Дины и Бобби Фанелли, Люк подхватил меня на руки, повалил в кровать и, зацеловывая, шепнул на ухо: «Как я рад, что спасу тебя от них». Как будто он умыкнул меня от поколениями живущих на пособии бомжей, соперничающих за мою немытую руку и сердце.

— Впрочем, я могу и сегодня, — поторопилась добавить я.

Полагаю, немного брокколи не повредит.

Перед ужином я заглянула в гардеробную, где хранились наряды для съемок. Та одежда, в которой я пришла сегодня на работу, была недостаточно уродливой. Только по-настоящему уродливое и трендовое шмотье выдает желчного редактора модного журнала.

— Это? — Я выдернула из разноцветного вороха кожанку и мешковатое платье.

— Это что, две тысячи девятый год? — фыркнул Эван. В любом уважающем себя глянцевом журнале отделом моды заправляет хамоватый гей.

— Ладно, сам подбери что-нибудь, — проворчала я.

Эван пробежал пальцами по рядам вешалок, как по фортепианной клавиатуре, и остановился на полосатой футболке и шортах в горошек. Сощурившись, он бросил неодобрительный взгляд на мою грудь и дернул костлявым плечом.

— Забудь.

— Ну тебя к черту, — отмахнулась я и кивнула на платье с цветочными узорами, с разрезом вдоль спинки. — Может, вон то?

Эван оценивающе оглядел платье и хмыкнул, прижав палец к губам.

— Дерек шьет на прямые фигуры, — наконец изрек он.

— Дерек?

— Дерек Лэм, — бросил Эван, закатив глаза.

— Я похудела на три кило, так что влезу, не беспокойся. — Метнув на Эвана вызывающий взгляд, я сорвала платье с вешалки.

Ткань немного топорщилась на груди, но Эван расстегнул верхние пуговицы, повесил мне на шею длинную цепочку с кулоном и, отойдя, оценил результат.

— Сойдет. Напомни, на какой ты диете?

— По Дюкану.

— Та самая, которой придерживалась Кейт Миддлтон?

— Самая жесткая из всех, — сказала я, подводя глаза. — Нет смысла сидеть на диете, если не хочется взвыть от голода.

— Ну наконец-то, — облегченно, но с некоторым раздражением выдохнул Люк вместо приветствия. Если приходишь вовремя, значит, опоздал, — так он считает. Его воинствующая пунктуальность так меня бесит, что я нарочно задерживаюсь на пару минут, просто чтобы его позлить.

Театральным жестом я извлекла телефон из сумочки и взглянула на экранные часы.

— Мне показалось, мы условились на восемь?

— Да. — Люк рассеянно (а может, и примирительно) поцеловал меня в щеку. — Прекрасно выглядишь.

— Между прочим, сейчас четыре минуты девятого.

— Нас не могут усадить за столик по отдельности. — Люк положил ладонь на мою обнаженную поясницу, и мы вошли в ресторан. Мне показалось или у меня по телу побежали мурашки? Может, между нами еще сохранилась искра?

— Господи, как же я это ненавижу, — буркнула я.

— Знаю, — ухмыльнулся Люк.

Возле администраторской стойки маячила пара, выжидающе на нас поглядывая. Клиент и его жена — подтянутое тело, закаленное тренировками в разрекламированном спортзале, искристые белокурые волосы, дорогая укладка. В первую очередь я присматриваюсь к женам, чтобы понять, с кем имею дело. На ней была обычная форма состоятельной белой женщины: белые джинсы, светло-бежевые сандалии на танкетке и ярко-розовая шелковая блузка без рукавов, которой она, поколебавшись, отдала предпочтение перед темно-синей («хотя темно-синий всегда выигрышно смотрится»). Сумочка от «Прада» была подобрана в тон сандалиям, что выдает возраст куда более явно, чем дрябловатая кожа на шее. Эта женщина старше меня лет на десять, облегченно подумала я. Не знаю, как я буду жить, когда мне стукнет тридцать.

— Уитни. — Она протянула мне руку со свежим послеполуденным маникюром и вяло пожала мои пальцы, всем своим видом показывая, что быть домохозяйкой и смотреть за детьми — ее истинное призвание.

— Рада с вами познакомиться, — ответила я.

С тех пор как мистер Харрисон-старший впервые поздоровался со мной подобным образом, я выбросила затертое «очень приятно» из своего лексикона. Страшно подумать, сколько раз за все эти годы я невольно выдавала свое происхождение затрапезным «приятно познакомиться». Прелесть великосветского воспитания — для тех, кто родился в сорочке — в том, что его практически невозможно подделать, и позеры рано или поздно выдадут себя с головой, да еще и попадут при этом в щекотливую ситуацию. Всякий раз, когда я думаю, будто выбралась из мещанского болота, обнаруживаются другие косяки, и меня затягивает назад в трясину. Знающих людей не проведешь. Взять, к примеру, устрицы. Мне казалось, вполне достаточно просто притворяться, будто обожаешь эти солоноватые сопли, но, как выяснилось, пустые створки принято класть наружной стороной вниз. Что лишний раз подтверждает: дьявол в деталях.