Счастливец - [14]
Поль рассмеялся. Полиция была весьма непопулярна на Бэдж-стрит.
— Ни мать, ни отец не захотят иметь дело с полицией.
Он предполагал, что карточки могли оказаться полезными впоследствии. Его детскому тщеславию льстили стандартные похвалы, написанные на них. Они должны были произвести впечатление на тех, кому придется показать эти карточки.
— Ты думаешь о твоих высокородных родителях, — сказал Барней Биль. — Ну что ж, сохрани их. Только спрячь как следует. А теперь влезай в повозку и поехали. Здесь воняет сыростью и газом. А тебе лучше оставаться внутри фургона и не показываться весь день. Я не хочу быть задержанным за похищение детей.
Поль вскочил в фургон, Барней Биль взобрался на козлы и взял вожжи. Старая лошадь тронулась, и фургон двинулся по дороге, по которой еще не звенели трамваи. Когда фургон завернул, Поль, выглянув в окошко, бросил последний взгляд на Блэдстон. Он не испытывал сожаления. Он стоял у маленького окошка, лицом к югу, глядя на неведомые страны, за которыми лежит Лондон, город мечты. Ему еще не было четырнадцати лет. Судьба лежала перед ним, и он не видел препятствий к ее свершению. Не будет больше злобный крюк фабрики выхватывать его из постели и швырять в безостановочно вертящийся механизм мастерских. Он не услышит больше скрипучий голос матери, не почувствует на своих ушах ее тяжелую руку. Он был свободен — свободен читать, спать, говорить, упиваться досугом и красотой мира. Поль неясно сознавал, что ему предстоит развиваться, что он узнает многое, чего не знал, вещи, необходимые человеку высокого звания. Он взглянул сверху на приземистую фигуру Барнея Биля, на его суконный картузик, на голые коричневые руки и колени. Для мальчика он был в эту минуту не столько человеком, сколько орудием чьей-то воли, которое бессознательно вело его в землю обетованную.
Вдруг Поль заметил велосипедиста, приближавшегося к ним по пустынной дороге. Помня наставление Барнея Биля, он спрятал голову. Потом лег на постель и, укачиваемый мерной тряской фургона и приятным поскрипыванием корзин, погрузился в глубокий сон усталого и счастливого ребенка.
4
День был туманный и жаркий. Туман густо лежал на поверхности земли, наполнял воздух, серебрил нижние ветки деревьев по бокам дороги, превращал старую гнедую лошадь в серую, пудрил черные волосы Барнея Биля и Поля, так что они казались бродячими мельниками. Они сидели рядышком на козлах, а старая лошадь плелась шажком, отгоняя мух жидким хвостом.
Поль, босой, без шляпы, без куртки, впитывал в себя и жару, и туман с животным наслаждением молодой ящерицы. За месяц летнего странствования он загорел, как цыган. Четыре недели достаточного питания и благополучия разгладили впадины его щек и покрыли мясом слишком выдающиеся ребра. Со времени его бегства из Блэдстона жизнь была сплошным восторгом чувств. Его голодная молодая душа насыщалась красотой полей, деревьев и развертывающихся просторов, тихих, сверкающих луной и звездами ночей, полной свободой и постоянной человеческой симпатией. Они проезжали через много городов, похожих на Блэдстон, как одна фабричная труба на другую, и вели торговлю на многих улицах, настолько похожих на Бэдж-стрит, что Поль с трепетом смотрел на иное окошко или дверь, пока не убеждался, что это не Бэдж-стрит, и он далек от ее шума и чада, что он бабочка, вольный житель лесов и полей. Он чувствовал себя таинственным существом. Он испытывал сострадание к жалкой детворе мрачных, лишенных радости городов, которая упорно отказывалась поднять взоры к сверкающему на небе солнцу. В своей детской заносчивости он спрашивал Барнея Биля:
— Почему они все, как я, не уходят из этих городов?
И мудрый маленький человек отвечал с незаметной для Поля иронией:
— Потому что их не ждут высокородные родители. Они рождены для своего низкого положения и знают это.
Но такое объяснение было малоутешительным для Поля.
Даже черные от угля пространства между городами имели для мальчика свою прелесть, потому что, проезжая по ним, он чувствовал, что его миновали все несчастья, обрушившиеся на эти города и их обитателей. А встречающиеся там и сям лесистые острова подтверждали обещания Барнея Биля грядущего рая. Да и что ему было до блэдстонских пустырей, когда впереди в голубой дали мерцала и переливалась земля обетованная, когда развернутый «Мартин Чезлвит» лежал на коленях, когда запах поджаривающегося мяса щекотал его обоняние?
Теперь они находились в Уорвикшире, графстве зеленой листвы, густых лесов и цветущих деревень. Все обещания красоты, о которой говорил Барней Биль, исполнялись. Не было больше мрачных городов, фабрик, дымящих труб. Это была земля, настоящая широкогрудая мать-земля. То, что покинул Поль, было земным адом. Теперь он близился к раю, и воображение его было бессильно нарисовать себе более совершенный рай.
Исполнилось и другое предчувствие Поля: он научился многим вещам. Он узнал имена деревьев и цветов, крики птиц, повадки скота, пасущегося вдоль дорог; узнал, что хорошо давать в корм лошади и что плохо; что такое в небе Орион, Возничий и Связка Ключей; как жарить ветчину и как штопать дыры в одежде; как вести торговлю и убеждать покупателя или, что чаще, покупательницу; как поймать кролика или фазана и превратить их в пищу и как в то же время избежать строгости закона; узнал разницу между пшеницей, овсом и ячменем. Поль различал теперь границы политических партий, которые до сих пор были загадкой для него, тогда как Барней Биль был политиком (с консервативным уклоном), читал газеты и горячо спорил в тавернах; он узнавал имена и титулы крупных землевладельцев, через имения которых они проезжали, и как избежать сетей, вечно расставляемых предательским женским полом неосторожному мужчине.
