Она, смеясь, положила счастливую головку ему на колени.
— Нет, милый. На случай, если нам захочется пожить немного в Лондоне, давай оставим за собой эту квартирку, но жить будем лучше в Нунсмере. Твой дом достаточно велик, а если понадобится, всегда можно будет сделать к нему небольшую пристройку; это обойдется не дороже месячной платы за квартиру в Беркли-сквер. Разве ты сам не предпочел бы жить в Нунсмере?
— Ты, беби и моя мастерская — вот все, что мне нужно в этом мире.
— А Вигглсвик?
Улыбка светлой тенью скользнула по его лицу.
— Да, Вигглсвик будет поражен.
Эмми снова расхохоталась.
— Какое это будет забавное хозяйство — Вигглсвик и мадам Боливар! Нет, ты только подумай, что за прелесть!
Септимус подумал.
— Знаешь, милая, — нерешительно заговорил он, — я всю жизнь мечтал об одной вещи, то есть с тех пор, как ушел из дому. Но это всегда представлялось мне чем-то недостижимым. Интересно знать, может ли моя мечта теперь осуществиться. Однако же столько необычайного со мной произошло, что, возможно, и это…
— О чем ты, милый? — ласково спросила Эмми.
— Видишь ли, я всегда жил как-то не по-человечески, но всегда мне хотелось иметь в доме настоящую опрятную, умелую горничную, в нарядной белой наколке и фартучке. Как ты думаешь, можем мы себе это позволить?
Не поднимая головы с его колен, она ответила каким-то странным голосом:
— Думаю, что можем.
Он дотронулся до ее щеки и вдруг отдернул руку.
— Ты плачешь? Какая же я эгоистичная скотина! Конечно, мы не будем держать горничную, если это тебе неудобно.
Эмми повернула к нему личико, по которому струились светлые слезы.
— Ах ты, милый мой, прелестный, глупый Септимус. Неужели ты не понимаешь? Как это на тебя похоже. Ты готов каждому отдать весь мир, для себя просишь только горничную.
— Видишь ли, — растерянно оправдывался он, — горничные — они такие ловкие. Я бы мог научить ее, как обходиться с моими моделями.
— Ах ты, милый! — шепнула Эмми.