Счастливчики с улицы Мальшанс - [26]

— Ничего, — говорю Роду, — Я сейчас тебе не такой нож подарю!

— Да я тебе ещё за тот должен.

— Брось, — отвечаю.

Зашли мы в магазин, и я купил Роду автоматический нож с рукояткой из слоновой кости. Ой просто не знал, куда деваться от счастья.

Потом я завернул в первый попавшийся спортивный магазин: решил подарить Нису перчатки. Продавщица нам попалась маленькая-маленькая, а глаза огромные.

— Дайте нам лучшие боксёрские перчатки для него, — говорю и показываю на Ниса. — Это будущий чемпион мира! А Нис и продавщица смотрят друг на друга, словно нас с Родом и нет.

— Ты почему мне телеграмму не прислала? — наконец спрашивает её Нис.

— Не успела — отвечает, — Я только недавно вернулась.

— Давай перчатки, — говорит Нис, — «Эверласт», потемней. Для любителей, не для профессионалов. Восемь унций, не шесть.

Продавщица достала перчатки, Нис надел и говорит:

— Ну, Ориель, пожми мне руку на счастье… Ты же помнить? Перчатки, которые я куплю у тебя, будут для меня счастливыми. Одни у нас уже выиграл счастливый билет. Ты его не узнаёшь?

Она потянула мне руку, и тут я вспомнил. Род тоже. — Эй, крошка! Это с вами мы тогда топтались в Белом зале? — говорит. — Ну когда «висельникам» надавали? А как моя красотка? Отросли у неё волосы?

Пожала она перчатки Нису своими ручонками, а Нис говорит:

— Спасибо, Юл. Хороший подарок. Когда чемпионом стану, я тебе на этих перчатках своё имя подпишу и верну. А сейчас ребята, не ждите меня. Я задержусь немного, — и подмигивает… И пошли тут дни, которые я видел раньше во сне.

Через неделю мы с мамой переехали. Рядом с Главной улицей есть новый дом. Квартиры там прекрасные, но очень дорогие. «Лукас-мелодии» дали мне ещё аванс, и их человек из юридического отдела помог мне и квартиру найти и обставить её.

Восемь комнат, рояль, три магнитофона…

С госпожой Амадо я простился. Даже всплакнули оба. Всё же счастливый билет я вытянул у неё в кабаре.

— Смотри, мальчик, будь осторожен. Они все там акулы, и этот Лукас первый. Смотри, чтоб не съели.

С Джо мне грустно было прощаться. Я дал ему все деньги, какие были в кармане. Поцеловал.

— Хелло, Юл, — прохрипел, — не забывай старого Джо. — И ещё притянул меня к себе и шепчет: — Ты хороший парень. Там, там они из тебя будут делать куклу. Голос они сделают, морду, всё. А душу постараются вынуть. Держись подольше…

С Лолой, Лили, с Фанфани, со всеми попрощался. Дал слово — обязательно буду заходить. Хотел чуть не на следующий день. Да куда там! Как взяла меня фирма в работу!

Сначала я попал в руки к господину Норману. Я думал, он меня совсем замучает: с утра до вечера я торчал под светом прожекторов и меня фотографировали. Стоя, сидя, облокотившись, улыбающегося, грустного, молчащего, поющего. С руками поднятыми, опущенными, разведёнными, протянутыми… Гримировали, подкрашивали брови, ресницы, губы.

И во что только меня не одевали!

И во фраки, и в какие-то кофты, и в свитера, и в куртки, и ковбойские штаны с сапогами, и в тренировочные брюки. Даже в пальто.

В конце концов остановились на таком костюме: широкие чёрные брюки, полосатая тельняшка, какую носят моряки, и морская шапочка с помпоном.

Тельняшка эта — целое сооружение. Там и кожа, и вата,

и китовый ус. Я в ней выгляжу как боец-тяжеловес, плечи — только мешки носи, бицепсы необъятные!

Потом я перешёл к господину Бенксу. Это главный после Лукаса. Он заведующий отделом рекламы.

Ну, Морено, давай создавать твою жизнь. Расскажи-ка мне о себе.

Я рассказывал, Не день, а три! И слушал не только господин Бенкс. Их там человек десять было. Потом они совещались. Наконец вызвали меня и сказали:

— Так вот, Морено. Учи свою биографию. — Господин Бенкс протянул мне два листка. — Отец кондуктор трамвая, мать портниха не годятся, И то, что ты родился в своей дыре, на окраине, — тоже.

— Но…

Никаких но, Морено! Мне лучше знать, где ты должен был родиться и какие тебе полагались родители. Так вот: родился ты у моря. Отец твой моряк, утонул в дальнем плавании. Мать умерла от горя. Остался один. Был юнгой, плавал в тропиках, в Южной Америке, терпел кораблекрушения, дрался на ножах в Рио, хотел покончить с собой из-за несчастной любви во Фриско. Пел в портовых кабачках. Приехал в наш город и навсегда влюбился в него. Но о море тоскуешь всю жизнь. Прозвище дадим «Сын моря». Мы тут прикидывали: «Певец моря», «Поющий матрос», «Осколок кораблей», в общем, много всего. Но «Сын моря» — лучше… Это романтично. Уносит молодёжь в мечту, подальше от земных дел. Ты знаешь Джерри Лейбера? Вся Америка сходит с ума от его песенок. Так вот, он говорит «Песни должны отвлекать от реальной жизни. Они для мечтателей». Настоящего моря у нас в городе мало кто из молодёжи видел. Кстати, сам-то ты был на море?

— Нет, — говорю.

— Ну и чёрт с ним. А девушка у тебя есть?

— Есть…

— Да ты не красней. Что ты, маленький? Жениться, надеюсь, не собираешься?

— Собирался…

— Ну вот что, Морено. С этим придётся подождать. Через годик мы тебя выпустим на подмостки. Будут девичьи твоего имени. Из-за тебя будут травиться девчонки, кидаться под твою машину, с ума сходить от любви. И все они будут надеяться на что-то. Чем больше надеются, тем больше покупают пластинок, тем больше ходят на концерты, тем больше приобретают открыток с твоей физиономией. Ясно? А если ты женат, сам понимаешь, половина интереса исчезнет. Придёт время, мы тебе такую кинозвезду…