Счастливчики - [6]

Ошеломленно оглядываюсь, только сейчас заметив, что коридор опустел, пока я с головой ушла в свои воспоминания.

Хим вздергивается.

– Вот дерьмо. Я снова опоздаю на химию. Не то чтобы это имело значение, все равно я лажаю.

Люси закатывает глаза.

– Неужели на четверки съехала?

– Без разницы. Мне пора. – Хим летит по коридору, и я машу ей вслед, мол, рада была повидаться.

– Эй. Угомонись. – Люси хватает меня за руку и опускает ту вниз. – Сама знаешь, она ничего плохого тебе не желала.

Высвобождаюсь из ее хватки.

– Да. Я знаю. Я понимаю. Но блин. Мне иногда так хочется ей врезать.

Люси фыркает.

– Ой да ладно. А то я сама не поняла. Расслабься. Она любит тебя – просто не знает, что сказать. – Оглядывает меня с ног до головы: – Повезло тебе, что я вовремя подошла, иначе схлопотала бы ты выговор. Сама знаешь, что сказала Роуз-Брэйди, когда они согласились тебя принять: ты должна хорошо себя вести. – И стучит мне пальцем по лбу.

Я раздуваю ноздри.

– Я помню, что она сказала. – Мне просто все равно.

Она наклоняется и убирает волосы с моего лба.

– Эй. Паршиво выглядишь. У тебя все нормально? – Я киваю, крепко скрестив руки на груди. Люси молчит, кусает нижнюю губу, прочищает горло. – Мэй. Ты сейчас под наблюдением. Ты это знаешь. Я это знаю. Будь осторожней. Они не станут бесконечно идти тебе навстречу – даже с поддержкой Роуз-Брэйди, – если ты не сможешь себя контролировать. Хорошо? – Она смотрит на свои часы. – Черт. Мне пора бежать. Увидимся за ланчем.

Я молча закусываю щеку, и Люси уходит. Мысленно твержу одну из кучи мантр, которым назначенный школой терапевт доктор Макмиллен научила меня прошлым летом: ты в безопасности, ты в безопасности.

Не помогает. Никогда не помогает. Сердце колотится в груди, и я будто снова там, в крошечной кладовке в Картере, сижу, сжавшись в комок, и затыкаю уши, пытаясь не слушать все эти крики. Крики моего брата. А затем, кажется вечность спустя, хотя на деле прошла всего минута, крики обрываются, и повисает тишина – самая густая, самая удушающая тишина, которую я когда-либо слышала.

Раздается последний звонок, и я подпрыгиваю. Он такой громкий и резкий, клянусь, у меня барабанные перепонки лопаются, я чувствую, как кровь стекает по моим щекам, но, когда пытаюсь ее вытереть, понимаю, что это не что иное, как мои собственные слезы.

Глава 4 Зак

Иду на третий урок – историю, что проводится в бунгало за школой. Оно стоит на поле, где тренировалась бейсбольная команда, пока число учеников не удвоилось и стало невозможно найти место. Команды больше нет. Их распустили, как и половину другой фигни в этой школе, которую администрация решила не сохранять, когда пришли дети из Картера. Я слышал, как наши возмущались, стонали, мол, с какой стати нам приходится мучиться только потому, что этим ребятам нужна другая школа.

Красноречивый факт о моих одноклассниках и о том, как они прекрасны. Бесконечно прекрасны.

Пока я иду к своему месту, все, как обычно, избегают смотреть мне в глаза. Из дальнего угла доносится шепот и хихиканье. Волосы на затылке встают дыбом, а кожа становится горячей. Мне не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто там или что именно они говорят.

Я тысячу раз умолял своего психолога вытащить меня из этого класса, но она постоянно твердит: это невозможно, с наплывом детей из Картера каждый класс заполнен до предела. Полагаю, это подходящее наказание, что теперь мне каждый день приходится сидеть со своим бывшим другом Мэттом, который меня ненавидит и – вдобавок к катастрофе, которую ныне представляет моя жизнь, – сейчас встречается с моей бывшей девушкой. Что, честно говоря, уже моя собственная ошибка.

Хихиканье становится громче, и я заставляю себя двигаться к своему месту. Сажусь и смотрю на белую доску в передней части комнаты. Обожаю ходить в школу, где прежде ребята приветствовали меня и давали «пять», а теперь с отвращением становятся спиной, когда я прохожу мимо них по коридору. Удивительно, как быстро люди отворачиваются от тебя, даже если вы всю жизнь знакомы.

К счастью, мгновение спустя на стул рядом со мной садится Конор. Мои плечи начинают опускаться из привычного положения на уровне макушки. Конор – единственный, кто еще рядом; единственный, кто продолжает вести себя так, будто решение моей мамы не превратило меня в чумного. Отчасти потому, что без меня ему бы тяжело пришлось, а отчасти потому, что он лучше многих знает, как выбор, который делают родители, иногда превращает жизнь в ад. Около восьми лет назад его отец вернулся из Афганистана, весь в раздрае, а его мама решила, что ей это не по плечу, и подала на развод. В итоге Конор остался один со своим в основном безработным, обычно пьяным отцом. После этого приятель стал частенько ночевать у меня дома.

Суть: он понимает, что родители – это мрак. Мои, его – все.

– Здоров, чувак.

– Привет. – Он сутулится на своем месте и вытягивает ноги. Замечаю, как одна из девушек сзади поглядывает на нас, а потом пихает соседку локтем и кивает в нашу сторону. Опускаю голову. Скорее всего, она счастлива, что каникулы наконец закончились и можно снова видеть Конора. Девушки без ума от него, даже когда он не поет на сцене. Так всегда было и всегда будет. С тех пор как мы подружились в третьем классе – хотя когда Конор начал давать концерты со своей группой, стало еще хуже.