Счастливчик - [7]

— Пойдем поищем комнату, где остановиться. Я хочу поесть и принять душ. А тебе не помешает ванна.

Тибо сделал пару шагов, прежде чем понял, что Зевс не сдвинулся с места. Тибо бросил взгляд, обернувшись к псу:

— Не надо так на меня смотреть. Тебе определенно нужно помыться. Ты воняешь.

Зевс все еще стоял не шелохнувшись.

— Отлично. Поступай как знаешь. Я иду.

Он направился в кабинет управляющего, чтобы зарегистрироваться, зная, что Зевс последует за ним. Ведь, в конце концов, Зевс всегда так делал.

До того, как Тибо нашел фотографию, его жизнь протекала так, как он затеял еще давно. У него всегда был план. Он хотел успешно окончить школу, и сделал это; он хотел освоить разные виды спорта и вырос, играя в самые разнообразные игры. Он хотел научиться играть ни скрипке и пианино и преуспел настолько, что смог сам сочинять музыку. После Университета Колорадо он собирался в морскую пехоту, и вербовщик был доволен тем, что он решил пойти на военную службу, а не стать офицером. Шокирован, но доволен. Большинство выпускников отнюдь не горели желанием стать пехотинцами, а он хотел именно этого.

Теракт во Всемирном торговом центре вряд ли имел связь с его решением. Наоборот, вступление в ряды вооруженных сил казалось Тибо чем-то естественным, ведь его отец прослужил в морской пехоте двадцать пять лет. Отец начинал обычным рядовым, а закончил одним из тех непреклонных седовласых сержантов, которые наводят страх на всех вокруг, кроме собственной жены и взводов, которыми командуют. Он относился к молодым людям как к сыновьям; его единственной целью, по его словам, было вернуть их домой к матерям живыми, здоровыми и уже повзрослевшими.

За все эти годы отец, должно быть, посетил более пятидесяти свадеб парней, которые не могли представить, как можно жениться без его благословения. И еще он был хорошим пехотинцем. Он получил «Бронзовую звезду»[3] и два «Пурпурных сердца»[4] во Вьетнаме и успел послужить в Гренаде, Панаме, Боснии и поучаствовать в первой войне в Персидском заливе. Отец был военным, который не возражал против переводов, так что Тибо провел большую часть юности, переезжая с места на место, на базах по всему свету. В некотором смысле Окинава была ему роднее, чем Колорадо, и хотя японский он уже подзабыл, он считал, что после недели в Токио сможет вновь говорить так же бегло, как раньше. Подобно отцу, Тибо рассчитывал служить до пенсионного возраста и в отличие от него собирался жить после этого еще долгие годы и наслаждаться ими. Его отец скончался от сердечного приступа всего через два года, после того как повесил форму на вешалку в последний раз. Из-за обширного инфаркта, который грянул как гром среди ясного неба. Минуту назад он сгребал снег с подъездной аллеи, а минутой позже его не стало. Это случилось тринадцать лет назад. Тогда Тибо было пятнадцать.

Тот день и последовавшие за ним похороны были самыми отчетливыми воспоминаниями о его жизни до того, как он поступил в морскую пехоту. Когда растешь на военных базах, все обычно сливается в одно размытое пятно просто потому, что слишком часто приходится переезжать. Друзья приходят и уходят, одежда упаковывается и распаковывается, хозяйство непрерывно избавляется от ненужных вещей, и в результате лишь немногое удается сохранить. Иногда бывает трудно, но зато это делает ребенка сильнее в том смысле, который большинству людей понять не суждено. Так, ребенок узнает, что какие-то люди остаются позади, а их место неизбежно занимают новые и что в каждом новом городе или селении или на военной базе есть что-то хорошее или плохое. И поэтому ребенок быстрее растет.

Даже годы в университете Тибо помнил туманно, но и в этой главе его жизни царили свои собственные рутинные порядки. Учеба в будни, удовольствия в выходные, зубрежка к экзаменам, дерьмовая еда в общежитии и две подружки, одна из которых продержалась чуть больше года. Каждый, кто когда-нибудь учился в университете, мог рассказать пару таких же историй, которые вряд ли сильно повлияли на его жизнь. В конце концов, осталось только образование. По правде говоря, Тибо не почувствовал вкус жизни до тех пор, пока не приехал в центр приема новобранцев на Пэррис-Айленде для базовой подготовки. Едва он спрыгнул с подножки автобуса, сержант-инструктор принялся кричать ему прямо в ухо. Никто не заставит человека поверить, будто вся жизнь до этого не имела никакого значения, кроме как сержант-инструктор. Теперь ты в их руках, и точка. Занимаешься спортом? Отожмись пятьдесят раз, мистер Распасовщик. Учился в университете? Собери винтовку, Эйнштейн. Отец служил в морской пехоте? Помой сортир, как и твой старик когда-то. Все те же старые клише. Бегом, марш, стоять смирно, ползти по грязи, вскарабкаться на ту стену: для него в курсе основной подготовки не было ничего неожиданного.

Он должен был признать, что обучение по большей части удавалось. Оно ломало людей, затем еще больше их подавляло и в конце концов превращало в морских пехотинцев. Или, во всяком случае, они так утверждали. Он не сломался. Он работал как вол, не высовывался, выполнял приказы и оставался таким же человеком, каким был до этого. И все же стал морским пехотинцем.