Счастливчик Пер - [2]

Известные исследователи творчества Понтоппидана (В. Андерсен, Б. Сильверсван, К.Анлунд, К. М. Вооль и другие) справедливо обратили внимание на то, что его метод «объективного реализма» принципиально противоположен «эстетизму», что писатель всегда оставался на почве действительности, создавая богатую галерею социальных типов и необыкновенно широкую картину нравов. Иначе и не могло случиться. Прекрасный знаток жизни, Понтоппидан сумел разобраться во многих её противоречиях, стремился увидеть реальные силы, способные преобразовать общество на разумных началах или, во всяком случае, способствовать его успешному продвижению на путях прогресса. Мастерство реалистического показа характеров и анализа общественных отношений особенно ясно проявилось у писателя в романах и новеллах, носивших преимущественно автобиографический характер. Близкую ему среду он знал и умел изображать превосходно. Эта особенность сближала его с такими соотечественниками, авторами повестей о детстве и юности, как Йоханнес Йоргенсен, Софус Клаусен, Вигго Стуккенберг. Позднее эту традицию развили писатели разных поколений — Мартин Андерсен Нексе, Карин Михаэлис, Кнут Беккер, Ганс Кирк, Геральд Хердаль, Ганс Шерфиг и другие.

Реалистические повести Понтоппидана конца 80-х — начала 90-х годов, непосредственно предваряющие его монументальные романы «Обетованная земля» (1891–1895) и «Счастливчик Пер» (1898–1904), по существу содержат ключ к пониманию последующего творчества писателя, в том числе таких произведений, как «Великое привидение» (1907), «Царственный гость»(1908), «Страна смерти»(1912–1916) и т. д., вплоть до автобиографического цикла «Воспоминаний» (1933–1940), которым, собственно, завершается творческий путь писателя.

Герои многих повестей Понтоппидана предстают в сложных отношениях между собою, находятся в остром конфликте со средой. Автор не удовлетворяется теперь сентиментально-романтическими идеалами своей юности, нередко он иронизирует над собственными иллюзиями той поры, когда казалось, что бегство на лоно природы и обращение к чувству открывали перед человеком огромные возможности, могли спасти от житейских невзгод («Старый Адам», «Мимозы», «Природа», «Песнь песней»). В этих произведениях выражено в одинаковой степени отрицательное отношение как к мещанскому довольству, так и к пустой мечтательности. Устами художника Йоргена Халлагера («Ночная стража») писателем была высказана мысль о том, что беспочвенный идеализм составляет несчастье современного общества, так как он «подобен сырости, разъедающей основание дома». Подобный идеализм, по мысли писателя, приносит немалые беды в сфере духовной, приводит в одних случаях к религиозной экзальтации («Сандингский приход», «Вор»), в других — к политическому фразёрству, беспринципности («Облака», «Друзья»).

Здоровые силы нации Понтоппидан видит в народе, в людях труда, в «бедняках, страдающих от колыбели до могилы». Он, по словам Брандеса, «знает датский народ и отношение высших классов к народу, как никто». С горечью сам писатель говорил о том, что стоило понять эту истину и высказать вслух мысли о свободе, чтобы прослыть за сумасшедшего и стать «отверженным».

Достаточно полно особенности мировоззрения и художественной манеры Понтоппидана раскрылись уже в трилогии «Обетованная земля», запечатлевшей характерные для датских условий конфликты современности и как бы подводившей итоги раннему периоду творчества писателя. Пастор Эмануэль Ханстед, аристократ по рождению, одержим идеей опрощения. Противник буржуазной цивилизации, он идёт «в народ», женится на крестьянке. Во всём этом он выступает как выразитель определённых принципов, пропагандист своего рода социальной утопии. В каждой из частей трилогии герой Понтоппидана соответственно олицетворяет различные тенденции: необходимость «обращения к жизни», к земле («Чернозём»), сохранение патриархальных отношений («Обетованная земля»), «примирение» государственной и так называемой свободной церкви («Судный день»).

Сильная сторона романа — в правдивом показе морального падения высших слоёв общества, в глубоком раскрытии смысла социальной трагедии тех, кто «задыхается и умоляет дать им воздуха», в показе пробуждения у крестьян политического самосознания, в призыве к свободе, в объективном разоблачении идеализма.

Вместе с тем в трилогии оказываются неизжитыми до конца иллюзии относительно Дании как страны «идеальной», «обетованной». «Толстовское» опрощение Ханстеда (одетого в холщовую рубаху, идущего за плугом и внешне ничем не отличающегося от крестьян, «людей в грубой домотканой одежде») символизирует тот путь «внутренней борьбы» и нравственного возрождения, который позволяет человеку освободиться от призраков прошлого и заблуждений и обрести свойственную жизненному темпу «напряженность могучей воли». Критика видела в Ханстеде определённый тип фанатика и беспочвенного мечтателя, доходящего до безумия в своих безмерных требованиях к себе и другим, усматривала в этом максимализме нечто родственное героям Ибсена и Бьёрнсона. Но, в отличие от Бранда и пастора Санга («Свыше наших сил»), конфликт Ханстеда со средой и его гибель имеют по сути не только личный, но в большей степени общественный характер. Основную задачу преобразования общества Ханстед видел лишь в необходимости следовать заветам европейской и датской Реформации, в том, чтобы неукоснительно «продолжать дело, начатое Лютером и Грундтигом».