Счастливая Женька. Начало - [45]

Туся с первой брачной ночи мечтала о ребенке. А в идеале – сразу бы двух! Оставаться дома с бабулей, пока Мишка колесит на своей фуре, было невыносимо. И в ожидании декрета, она устроилась медицинским статистиком в краевую больницу. Её абсолютно не смущало, что на эту должность, в основном, принимают средний медицинский персонал, а вовсе не дипломированного врача, да ещё и после ординатуры.Но для Туси, после бешеного ритма и нервотрепки стоматологии здесь был настоящий рай. Тишина, покой, и равноудаленность, как от вездесущего начальства, так и от суетливых, вечно недовольных больных. Но не все было так гладко. Желанная беременность все не наступала. Кроме того, Мишка откровенно тосковал по своей прошлой работе и по северу вообще. Небольшие выходные между рейсами заполнял пивом и спортивными каналами. Туся стала лихорадочно искать выход. Она почти явно слышала тревожный сигнал походного горна. Надо было что-то делать. И срочно. Туся не могла избавиться от мысли, что Михаил её немедленно бросит, как только поймет, что она никогда не сможет родить. Ведь он из многодетной семьи. Его мать,и так уже, встретив на днях Тусю криво улыбаясь, поинтересовалась, как у них дела. А может Туся просто себя накручивала?Начался этап хождения по врачам. Днем они сдавали бесчисленные анализы, а ночью снова и снова, проявляя недюжинную фантазию и чудеса изобретательности, пытались зачать ребенка. Хотя бы одного. Результат был обратно пропорционален затраченным усилиям. Наконец, Мишка взбунтовался, заговорил о перерыве, о том, что чувствует себя быком-осеменителем и наотрез отказался участвовать в этих соревнованиях.

– К тому же, мне завтра в рейс… Я хочу отдохнуть… – сказал он уставшим голосом.

– Надолго? – спросила Туся, что-то подсчитывая в уме.

– Через неделю вернусь… Давай спать…. Туся резко села в кровати:

– То есть как неделю, у меня же, как раз овуляция, я тебе столько раз говорила, – она вздрогнула, когда Мишка также резко сел и злобно прошипел:

– Вот именно, ты мне столько раз толдычишь об этих овуляциях, о нарушениях цикла, о яйцеклетках, что мне кажется, я уже могу подрабатывать в гинекологии. – Михаил снова улегся, – Я не хочу ничего знать об этой твоей овуляции, понятно тебе? Ты даже календарь сексуальной активности расписала, это маразм какой-то, неужели ты не видишь?!

– Моих? – буквально взвизгнула Туся, – Моиховуляциях!? То есть это все касается меня и никого больше? Выходит, это я маразматичка, помешанная на том, чтобы забеременеть! Если тебе это не надо, так и скажи, зачем нам друг друга мучить? – Туся громко зарыдала. Миша испугался и прижал её голову к груди:

– Нет, нет, что ты, нам обоим это нужно и важно, я же понимаю, я не то хотел сказать, – он гладил её по волосам и лихорадочно подбирал слова, – Ну ты же сама говорила, что нужно делать перерывы, чтобы к нужному дню собралось как можно больше этих, как их…

– Сперматозоидов, – всхлипнула, успокаиваясь понемногу Туся, – Учу тебя, учу, а все без толку.

– Да знаю я, называть не хотел, слово какое-то отвратительное…. В тот раз они помирились, недолго поговорив, заснули умиротворенные и вполне счастливые. Через неделю, как раз к очередному Мишкиному приезду, Туся уже знала о своём диагнозе «вторичное бесплодие». Хотя, о чем-то подобном бедная Туся и сама догадывалась. Мише ничего пока не рассказывала, но, видимо, он что-то почувствовал, интуитивно ощутив флюиды напряжения, тревоги и безысходности, витавшие в этой квартире. Романтический и медицинский этапы их семейной жизни были окончены. Образовался третий – этап каких-то недомолвок, домыслов и предчувствий. Расставшись с иллюзией уйти когда-либо в декрет, Туся, внешне, казалась спокойной и вполне довольной. Она не только оставила мужа в покое, но как будто утратила вкус к семейной жизни. Иногда, зайдя в комнату и глядя на его торчащий из-за кресла бритый затылок, она не сразу понимала, кто это и что он тут делает.Она на том этапе жизни напоминала потерявшее курс судно. Больше того, утратив такую желанную цель, Туся поняла, что бороться, собственно говоря, уже не за что, а сам по себе Михаил был ей, оказывается, не очень интересен. Так сказать, как личность и как отдельная человеческая единица,Туське он казался пресным и скучным. «Как я раньше этого не видела, Боже мой! С ним ведь абсолютно не о чем говорить» – размышляла она. Ей совсем не хотелось слушать про передние и задние мосты, про то, сколько он торчал в замесе, и какгальмовал на лысой резине. Поэтому, когда Михаил сообщил ей, что снова уезжает на север, она испытала что-то вроде облегчения. В то утро, когда он уезжал, Туся чрезмерно суетилась, безостановочно говорила, роняла какие-то вещи, повторяла несколько раз одно и то же. Всем было ясно, что это конец, но озвучить это смогла только, казалось бы, уже ни к чему не причастная Нина Ивановна. Она уже плохо ходила, но в то утро вышла из комнаты и сидела хмурая и непривычно молчаливая. Когда Мишка, надев куртку, остановился в дверях, Нина Ивановна тяжело встала и на своих больных ногах подошла к нему:

– Значит, уезжаешь, сынок, в добрый час! Счастливый путь! – Нина Ивановна закашлялась, вытерев салфеткой рот и глаза, она продолжила: