Счастливая - [30]

Я не поверила своим ушам. Вроде даже бросила ей в лицо: «Какое паскудство!» Нет, кажется, сдержалась. Точно помню одно — на этом сеанс завершился. Я встала и вышла из кабинета.

Вот тебе и феминистка в возрасте за тридцать. Кто-кто, а уж доктор Грэм, по моим расчетам, должна была соображать, что к чему. Для себя я сделала вывод: люди — даже представительницы женского пола — понятия не имеют, как обращаться с жертвой изнасилования.

Оставалось испытать представителя мужского пола. Его звали Стив Карбонаро. Мы с ним вместе учились в старших классах. Неглупый парнишка, он нравился моим родителям, потому что нахваливал их ковры и книги. Выросший в многодетной итальянской семье, он не чаял, как из нее вырваться. До поры до времени убежищем ему служила поэзия, и это нас сближало. Усевшись на диван в доме моих родителей, мы читали друг другу вслух стихотворения из поэтической антологии журнала «Нью-Йоркер», и он впервые в жизни меня поцеловал.

У меня сохранились дневниковые записи того времени. После его ухода я написала: «Как будто мама подглядывала и насмехалась». Я побежала к сестре. Она еще не целовалась с мальчиками. В дневнике осталась запись: «Ой, фу, б-р-р, тошнит. Рассказала Мэри, что целоваться взасос — ужасная гадость; непонятно, что люди в этом находят. Предложила в любое время заходить для обсуждения этой темы, если, конечно, ей будет что обсуждать».

В школьные годы мы со Стивом далеко не продвинулись. Больших вольностей я не позволяла. Когда он проявлял настойчивость, у меня наготове было объяснение: в принципе я не говорю «нет», но и сказать «да» еще не готова, и пока не приму твердое решение, пусть моим ответом считается «нет».

Когда нам было по семнадцать лет, уже в выпускном классе, Стив переключился на другую девочку, которая, как выражались в школе, «давала». На выпускном вечере, пока я танцевала с Томом Макалистером, Стив налегал на спиртное. Когда я столкнулась нос к носу с ним и его подружкой, она досадливо бросила, что оттягивается по полной, учитывая, что утром того дня сделала аборт. После выпускного мы всем классом завалились к Гейл Стюарт, но Стив был уже с другой — с Карен Эллис. Свою подружку он предусмотрительно проводил домой.

Но в мае тысяча девятьсот восемьдесят первого наши невинные ласки остались только в воспоминаниях. Двух часов, проведенных в темном гроте, с лихвой хватило, чтобы мои терзания между «да» и «нет» в отношениях с ровесниками вроде Стива показались блажью.

Стив поступил в Урсинус-колледж. На первом курсе он зафанател от «Человека из Ламанчи». Приехав на каникулы, он поразил мою маму и даже более взыскательного отца доскональным знанием мифа о Ламанче. Что может растрогать специалиста по испанской литературе восемнадцатого века сильнее, чем увлечение мюзиклом по роману Сервантеса? Допустим, век туда, век сюда, но Стив Карбонаро попал в яблочко. Он часами просиживал у нас на веранде в компании моих родителей, попивал кофе, обсуждал любимые книги и делился планами на будущее. Подозреваю, ему льстило внимание такой образованной четы, а моих папу с мамой несказанно радовало его внимание ко мне.

Едва он тем летом переступил порог нашего дома, как я поведала ему об изнасиловании. Впрочем, до этого мы, кажется, пару раз ходили гулять, чисто по-дружески. Так вот, мы присели на диван. Родители были наверху и передвигались на цыпочках. Всякий раз, когда ко мне заходил Стив, папа скрывался в кабинете или юркал в мамину комнату, где они шепотом строили догадки о том, что именно происходило внизу.

Я выложила Стиву все, что сумела произнести вслух. Намеревалась посвятить его в детали, но не смогла. Что-то смягчала, где-то заходила в тупик и умолкала, чтобы не разреветься. События излагала в строгой последовательности. Не делала никаких отступлений, чтобы описать, к примеру, ощущения от его языка у себя во рту или мерзость вынужденных поцелуев.

Мой рассказ его и захватил, и оттолкнул. Перед ним вживую, а не в романах и даже не в стихах его собственного сочинения разворачивалась театральная пьеса, настоящая трагедия, драма, задевающая краем и его самого.

Стив дал мне прозвище Дульсинея. Усаживая меня в свой белый «фольксваген-жук», он пел знаменитую арию из мюзикла и требовал, чтобы я подтягивала. Стив был сам не свой до пения дуэтом. Сам он, разумеется, исполнял партию Дон Кихота Ламанчского, никем не понятого мечтателя, который из тазика брадобрея сделал себе шлем, а девушку из низов, Альдонсу, превратил в благородную Дульсинею. Ее роль, естественно, досталась мне.

В спектакле есть номер под названием «Поругание», когда Альдонсу хватают погонщики, которые зверски ее избивают и, надо понимать, развлекаются с ней все по очереди, а потом бросают в грязь. Вслед за тем на девушку натыкается Дон Кихот. Силой собственного воображения и доброго нрава он превращает перепачканную, истерзанную простолюдинку в свою даму сердца, прекрасную Дульсинею.

Стив, подкопив денег, купил нам билеты в Филадельфийскую музыкальную академию, где в роли Дон Кихота выступал Ричард Кайли. Это был подарок к моему предстоящему дню рождения. Мы нарядно оделись. Моя мама нас сфотографировала. Отец сказал, что я выгляжу «как настоящая леди». Мне было неловко находиться в центре внимания, но как-никак я шла в театр да еще с молодым человеком, причем с таким, который, узнав правду, меня не бросил. За одно это я готова была в него влюбиться.