Счастлив как бог во Франции - [37]

Я был единственным ребенком в семье и вырос в домашней обстановке, ни разу не столкнувшись ни с лагерями скаутов, ни с пансионатами и никогда не имея дела с теснотой в людской массе. Теперь же я оказался необычно близко к чужим людям. На мои спину и живот давили чьи-то плечи, руки и спины, и найти более или менее сносное положение было невозможно. Сзади ко мне был прижат Антуан. Я пожалел, что, выдернув его чудом из команды смертников, в итоге обрек его на более страшную смерть, медленную и мучительную. Какой- то мальчуган спереди давил мне локтем на низ живота, причиняя невыносимую боль. У меня едва хватило сил прохрипеть:

— Если ты хочешь уцелеть и стать взрослым, советую тебе убрать свой костлявый локоть с моего интимного места.

— Я стараюсь, но ничего не могу поделать. Я и так стою на носках, чтобы добраться до воздуха.

Я постарался приподнять его и добрый час держал на весу сантиметрах в тридцати над полом. В этом мне помогало давление соседних тел. Малыш с задранной на лицо рубашкой походил на щенка, которого мать держит за шиворот. А несколько дней назад это был партизан, взрывавший мосты и пускавший под откос поезда с немецкими солдатами.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы запах нагревшейся на солнце древесины сменился жуткой вонью, в которой смешивались ароматы больничной палаты и туалета на стадионе. И ни малейшей струйки свежего воздуха. Иногда поезд замедлял ход, но едва у нас появлялась надежда на остановку, как он снова набирал скорость.

Со всех сторон доносились стоны и хрипы. Иногда раздавались жалобные крики тех, кто не смог удержаться на ногах и, полностью обессилев, соскользнул на пол. Подхваченные качкой вагона, несчастные оказывались затоптанными своими же товарищами, вынужденными куда-то ставить ноги.

В конце концов я задремал стоя, словно лошадь, время от времени приходя в себя, когда, как мне казалось, поезд подходил к станции. Но каждый раз остановки не было.

Когда, наконец, поезд все же остановился, я не поверил своему счастью. Дверь откатилась в сторону, позволив слепящему солнцу осветить плотную массу едва живых людей, которым если чего-то и не хватало, так только погребального савана.

Вагон изрыгнул на балласт всех, кто еще мог держаться на ногах. Немцы выстроились цепью вдоль поезда, направив на нас винтовки. В мятых мундирах, с двухдневной щетиной, они выглядели не лучше пьяниц на следующий день после основательной попойки.

У большинства заключенных не было другого желания, как поскорее найти укромное местечко, чтобы облегчиться. Но ближайшие кусты находились за немецкой цепью, и нас туда явно не собирались пускать. Пришлось нам решиться на очередное унижение. В хвосте поезда я видел женщин, отчаянно цеплявшихся за остатки стыда.

Какой-то парень, воспользовавшийся общей суматохой, решил рискнуть. Огромным прыжком, словно горный козел, он метнулся к густым зарослям. Немцам не пришлось долго ждать пробуждения у себя инстинкта хищника. Одной пули хватило, чтобы остановить смельчака.

Нас заставили вытащить из вагонов мертвецов, после чего раздали по кусочку черствого хлеба.

Я не ел уже три дня, впрочем, как и Антуан. Мы испытывали большой соблазн вступить в схватку с соседями из-за корки хлеба, но все же сдержались. По крайней мере, мы сможем сохранить уважение к самим себе. Кроме того, все понимали, что немцы явно рассчитывали насладиться зрелищем животной борьбы за выживание, ключ от которого находился у них в руках.

Вскоре нас снова загнали в вагоны, и поезд двинулся дальше. Но в вагонах лучше не стало — мертвые не освободили нам места. По крайней мере, мы этого не заметили. Прошло еще часов десять. На следующей остановке дали напиться, хотя вода оказалась испорченной. Несмотря на царившую в вагонах вонь, это сразу почувствовалось по ставшему еще более отвратительным запаху. Можно было только пожалеть, что мы уже не ощущали царившего раньше в вагонах смешанного аромата пота, мочи и подсохшей крови.

Антуан сказал мне:

— Послушай, старина, если нас действительно собираются переработать на мыло, то мне жаль тех, кто будет пользоваться этим мылом.

Кто-то поблизости от нас засмеялся, вероятно, только для того, чтобы показать самому себе, что он еще жив.

Поезд остановился. Двери вагонов распахнулись. Все происходило по тому же сценарию, что и раньше: из вагонов выбросили трупы, живые дружно облегчились. Нам раздали черствый хлеб и тухлую воду. Я опять увидел женщин, уже полностью избавившихся от остатков стыда. Попытавшись отыскать взглядом Агату, я увидел ее присевшей на корточки. Инстинктивно я отвел глаза. Было бессмысленно упрекать себя, что я втянул ее в эту историю. Мне подумалось, что мы вряд ли доберемся живыми до Германии.

Когда прозвучала команда «По вагонам!», мы услышали быстро нарастающий гул моторов. Не успели мы понять, гудят ли это двигатели самолетов, или это работает трактор поблизости от железной дороги, как на нас обрушились пулеметные очереди. Над нами один за другим проносились самолеты. Они держались очень низко, и я смог различить на их фюзеляжах эмблемы британских военно-воздушных сил. Немецкие солдаты быстро попрятались под вагонами. Мы оказались перед выбором: присоединиться к своим мучителям или броситься через пути в заросли, рискуя получить пулю от союзников. Мелькнула мысль, что судьба дает мне последний шанс. Я схватил Антуана за рукав. Меня почему-то посетила уверенность, что я не могу погибнуть под пулями тех, вместе с которыми я сражался против нашего общего врага. Мы кинулись к хвосту поезда. Я стал звать Агату, но она не отзывалась. Внезапно я увидел ее, едва державшуюся на ногах, с выражением крайней растерянности на лице. Уже втроем мы бросились к опушке близкого леса, в то время как британские истребители заканчивали боевой разворот, а появившийся за ними бомбардировщик освободился прямо над локомотивом от своего смертельного груза. Когда загремели взрывы, мы были уже далеко. Мы мчались по узкой тропинке, спотыкаясь об извивавшиеся под ногами корни. Я не решался остановиться, опасаясь, что немцы, опомнившись от шока, постараются собрать уцелевших заключенных. Обернувшись, я хотел поторопить спутников. Позади Агаты я увидел упавшего Антуана, уткнувшегося лицом в землю. Когда я наклонился над ним, я не увидел следов раны на спине. Перевернув его на спину, я понял, что его изнуренный организм просто не вынес напряжения во время бегства, на которое ушли последние жизненные силы.