Счастье - [22]
Передавай всем привет от меня огромный, скажи, пусть пишут, обязательно отвечу. Сейчас времени, правда, нет, чтобы писать, только если по ночам, и раз в неделю бывает у нас час солдатского письма».
— Ну, и куда же ты, Надя, надумала поступать? — спросила Татьяна Петровна, едва совладав с дрожью в голосе.
— В педагогический. Я хочу быть такой, как вы.
— Да? — признание ей все-таки польстило. — И какой же предмет ты хочешь вести?
— Я хочу работать в начальных классах. Чтобы все сразу преподавать — и письмо, и математику. Чтобы быть для ребят любимой учительницей!
В глазах ее при этом вспыхнули искорки, а лицо сделалось просто милым.
— Наверное, это правильно, — уже спокойно ответила Татьяна Петровна. — Я тоже начинала как учительница младших классов, и дети меня очень любили.
Ей вспомнилось, как однажды они с ребятами ездили смотреть кроликов в подшефный совхоз. Дети думали, что кроликов разводят просто так, ради забавы, а потом им сказали, что кроликов забивают ударом по голове, шкурки снимают и шьют из них шубы и шапки. И все дети от этой новости дружно ревели. Не надо было им рассказывать, в самом деле. Потом бы узнали как-нибудь.
Татьяна Петровна глубоко вздохнула. Надя поняла ее вздох так, что пора уходить.
Осень хлынула злыми дождями, не оставлявшими никакой надежды на малейшие проблески солнца. Интернатские будни спасали. В заботах о мелком ремонте здания, бытовом обустройстве молодых учителей, приехавших по распределению, горячем питании воспитанников и работе в подсобном хозяйстве самая острая тоска приглушалась, и каждое новое утро Татьяна Петровна велела себе не раскисать, держаться прямо, корректировать учебные планы, распекать нерадивых учеников, вести собрания так, как если бы перед ней сидел не десяток учителей, а взвод бывалых бойцов. И все-таки в потаенной глубине неустанно пульсировало: Вася. Где-то там есть мой Вася.
Она пробовала вспомнить его маленьким, как смешно он мотал головой, пытаясь присосаться к ее груди, какие у него были шелковые розовые пяточки и крошечные ручонки. Почему она так легко оторвала его от себя, оставила бабе Гале? Могла ведь и не оставить. Ну, помыкались бы немного в сырой интернатской комнате на сквозняках. Вокруг все так живут — и ничего, закаленные вырастают дети.
А дождь все шел, монотонный и уже нестерпимый, как зубная боль. Из-за этого дождя на небе не бывало луны, и тем мрачней и невыносимей становились одинокие вечера. Татьяна Петровна писала Васе долгие письма, рассказывая о каждом своем дне вплоть до мелочей, даже советуясь по каким-то бытовым вопросам, хотя от него письма приходили самые обычные, без затей: привет, мама, я не хвораю, стреляю метко, подтягиваюсь сто раз и даже научился крутить «солнышко» на турнике. И она понимала, что Вася вовсе не скучает по ней, по своей прежней жизни, напротив: каждый день приносит с собой что-то новое, он учится многому — не сухой науке, а самой настоящей жизни. Скучает ли по своей Наде? Ну, ему еще придется набить свои шишки, насильно-то не отвадишь.
Гармонист дядя Костя, который жил возле самого интерната, взялся разучивать какой-то новый сложный мотив. Начинал звонко, мастеровито, и музыка лилась бодро, как струя молока в подойник, но вдруг проскакивали в игре фальшивые нотки, и тогда Дунай, пес дяди Кости, принимался отчаянно выть. Этот его вой, протяжный, надрывный, пробирал до самых костей, особенно гадко становилось в сырые промозглые вечера, когда ветер в трубах завывал в унисон, и ничего с этим нельзя было поделать, потому что дядя Костя в поселке был уважаемым человеком.
К декабрю наконец рухнул снег, в одну ночь похоронил под собой раздолбанную колею центральной дороги, щербатые крыши, голые палисадники, указательные пальцы печных труб, нацеленные в самое небо, уличную грязь и опустевшие птичьи гнезда, покинутые до весны. Татьяне Петровне так все представлялось, что когда птицы спешно покидают насиженные места — это они массово эвакуируются, потому что даже люди к каждой новой зиме готовились, как к войне.
Интернатский сарай нужно было насытить дровами. Для этого во дворе выстраивалась цепочка воспитанников, по которой расколотые поленья передавали в самое чрево. «К отопительному сезону готовы!» — рапортовали заголовки абсолютно всех газет, а люди все пилили, кололи, укладывали дрова в аккуратные поленницы, и кто-то сказал девчонкам, что если из середины поленницы вытащить полено и оно будет гладкое, без сучков, то и муж случится добрый и красивый, а если сучковатое, то вспыльчивый и злой. Девчонка одна расстроилась до слез, когда вытащила свое полено — не просто сучковатое, но еще и с бурым пятном в сердцевине, будто с червоточиной. Вот уж слез-то было. А еще комсомолка. Ты что же, Тося, бабьим россказням веришь. Мало ли что там в старину говорили, темные люди-то были, даже в оживших покойников верили. Которые в саване сидят на кладбище и глупых девиц поджидают. Ну, дурочка ты моя!
Так уговаривала девчонку Татьяна Петровна. А когда все разошлись, взяла да и сама вытянула полено. Просто так, шутки ради. Замуж она больше не собиралась, какое там! Полено ей попалось березовое, кривое. Мало того — сучковатое, так еще пуля в нем застряла крупнокалиберная, медведя уложит. Охнула невольно да и закинула это полено подальше, с глаз долой. Хотя, конечно, это был очень глупый поступок. Следовало бы его утилизировать. Попадет такое полено в печь — пуля жахнет и на месте убьет. Пошла за сарай, подобрала это кривое полено, чтобы отдать завхозу.
Это вторая книга Яны Жемойтелите, вышедшая в издательстве «Время»: тираж первой, романа «Хороша была Танюша», разлетелся за месяц. Темы и сюжеты писательницы из Петрозаводска подошли бы, пожалуй, для «женской прозы» – но нервных вздохов тут не встретишь. Жемойтелите пишет емко, кратко, жестко, по-северному. «Этот прекрасный вымышленный мир, не реальный, но и не фантастический, придумывают авторы, и поселяются в нем, и там им хорошо» (Александр Кабаков). Яне Жемойтелите действительно хорошо и свободно живется среди ее таких разноплановых и даже невероятных героев.
Если и сравнивать с чем-то роман Яны Жемойтелите, то, наверное, с драматичным и умным телесериалом, в котором нет ни беспричинного смеха за кадром, ни фальшиво рыдающих дурочек. Зато есть закрученный самой жизнью (а она ох как это умеет!) сюжет, и есть героиня, в которую веришь и которую готов полюбить. Такие фильмы, в свою очередь, нередко сравнивают с хорошими книгами — они ведь и в самом деле по-настоящему литературны. Перед вами именно книга-кино, от которой читатель «не в силах оторваться» (Александр Кабаков)
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.