Счастье - [19]

Жизнь менялась, поселок строился, но очень медленно и несуразно. На месте некогда пышного соснового бора валялись срубленные деревья, ржавеющие рельсы, озеро у берега подернулось мазутными пятнами. Наступавший прогресс калечил природу, сдирал с нее растительный покров, оставляя рытвины и бесформенные скопления глины, брошенные стройматериалы, проволоку, известку. Странно, что Татьяна начала явно замечать безобразие только сейчас, глядя вокруг как будто Васькиными глазами. И все то, что все-таки удавалось построить, выглядело наспех пристегнутым, приваленным к чему-то другому, неуютным и попросту некрасивым.

Прежде ее как-то не волновал общий вид поселкового магазина, то есть не волновал вообще: зашла, купила продукты, вышла. И вот будто впервые она заметила, какое это грязное, низкое и темное помещение с горой деревянных ящиков у дверей, почти заслонявших проход. А еще иногда у входа стояла окровавленная колода с огромным топором, которым рубили мясо. Васька сказал, что она напоминает средневековую плаху. Татьяну передернуло, но с тех пор ей так именно и представлялась эта колода — как будто на ней вот только что кого-то казнили.

Почему Васька замечал вокруг только плохое? Кто его научил? Баба Галя? Но в городе повсеместно были такие же лужи и магазины чистотой не блистали, напротив, по вечерам у гастрономов вырастали огромные очереди. И кино в поселке крутили такое же, как в городе да и по всей стране. В конце концов, должно же и снабжение когда-нибудь наладиться, и все остальное. Совхозы работают, заводы и фабрики выполняют производственный план. Это где-нибудь в Америке безработные ночуют в метро, а у нас безработных нет, все при деле.

Потом Татьяна случайно услышала по радио: чтобы понимать красоту, нужно иметь ее внутри. Выходит, Васька носил внутри себя эту красоту, а она — нет. Но ведь она сама выбрала ему имя. Василий Веселов — это звучало как стихотворение. Красиво.

А читал Василий Веселов исключительно фантастику, ничего другого не хотел читать, даже по школьной программе. Звездолеты, иные миры, путешествия во времени... Татьяна никак не могла понять, почему он не может удержаться в настоящем времени и в настоящем мире. Неужели современность настолько неуютна, что из нее хочется сбежать?

— Вась, ты сколько ни читай про жизнь на Марсе, а завтра утром все равно проснешься и пойдешь в интернат по лужам, которые тебе так не нравятся. На Марсе, кстати, может быть, такие же лужи, этого никто не знает наверняка.

Васька молчал, уткнувшись в книгу. Он намеревался поступать на исторический. История — это очень хорошо, у нашей страны богатая и славная история, и самое главное, что она творилась прямо на глазах и на памяти простых людей. Вот баба Галя еще до революции родилась. Бывало, выпьет рюмочку и начнет рассказывать, что и при царе неплохо жилось. Отец у нее на заводе работал, известный мастер был, так и голода не знала семья, не то что... Татьяна несколько раз заставала момент, когда бабу Галю приходилось осекать, чтоб не больно-то откровенничала про детство. Потому что детство — оно и на войне детство. В детстве ты ни за что не отвечаешь вообще, поэтому оно и предстает в светлой такой дымке. А Васька что? Он сам недавно из коротких штанишек вырос, что там понимает вообще?

Вторую четверть Васька окончил без троек, даже по биологии получил пять, хотя учительница и жаловалась Татьяне, что-де Вася на уроке пускается в опасные разговоры, будто бы прогресс природную гармонию нарушает, ну, что красиво только там, куда еще человек не добрался, а куда добрался — там именно поваленные деревья, ухабы, проволока, горы извести, ну и так далее. Вась, а как же без этого в космос полетишь? Индустриализация именно призвана построить космический щит родины, придется немного потерпеть безобразие.

Под Новый год в сельпо завезли костюмы. Стандартной модели, но все вполне приличные с виду. Поселковым мужчинам они были ни к чему, некуда было их надеть, а вот выпускнику в самый раз. Интернатские ребята такие костюмы позволить себе, естественно, не могли, а вот Татьяна с премии купила. Костюм уверенности в себе прибавит любому парню. Он как пропуск во взрослый мир. А Васька рослый, крепкий, костюм на нем сидел тютелька в тютельку, нигде ни отнять, ни прибавить. Только Татьяна сама радовалась больше Васьки. Он, конечно, спасибо сказал — и только. Как будто и не ему купили.

Ладно, молодые — они всегда неблагодарные, не понимают еще, как деньги достаются и что на эти деньги купить можно. Если б еще каждый день в сельпо костюмы привозили, а то ведь там такая одежда, что только в огород ходить. Эх, Васька, Васька.

На каникулах Васька отправился в город «к отцу». Если бы тот ему отец был, а то так, недоразумение какое-то. Татьяна все за поселковыми девчонками наблюдала, как они кудри вьют да в коротких юбчонках на танцы бегают, и так ей хотелось им сказать: куда вы, дурочки, так хотите попасть? Замуж? А муж ваш станет водку пить, а потом еще кралю себе заведет из тех, кто попроще. Татьяна давно заметила, что если женщина более-менее культурная, книжки читает, про Анну Каренину какие-то свои мысли высказывает, так муж от нее вскорости сбегает к простой бабе, с которой не нужно притворяться и умные разговоры поддерживать. Взять, к примеру, «англичанку» Софью Абрамовну. Красотка как с картинки, ножки точеные, зубки один к одному, кудри натуральные, только на работу приехала по распределению и через три месяца за электрика замуж вышла. Вроде видный парень, а с каждой получки напиваться стал да еще ее поколачивать — чтобы сильно не зазнавалась. Подумаешь, по-английски разговаривает, а свет отрубят — и куда она со своим английским? В общем, муж только затем и нужен, чтобы у детей отчество было. А воспитать уже можно и без отца.