Счастье взаимной любви - [39]

Аня подхватила свою сумочку, которая лежала все на том же месте — казалось, ее никто не трогал. Но нарушать совета Сармы она не стала, не открыла сумочку для проверки, просто перекинула ее через плечо и сказала:

— Все — файн! Бывайте здоровы!

Но близнецы вдруг стушевались, переглянулись, обменялись несколькими фразами даже не на латышском, а, как показалось Ане, на английском языке, а потом, глядя на нее в четыре неуверенных глаза, заговорили, помогая друг другу:

— Мадам… Может быть, вам понравилось у нас?.. Конечно, Сарма тоже очень, очень хорошая, удивительная женщина, файн. И мы ее тоже любим… Наш режим по средам… Сарма по средам. Если вы не против, то ваш день может быть в субботу. У вас в сумочке есть наш телефон. Мы думаем, что вам у нас, мадам, было хорошо. Сарма ничего не потеряет. Не надо ей ничего говорить.

— Сарме не говорить? — переспросила Аня.

— Конечно! — обрадовались близнецы. — Она будет в среду, а вы в субботу! И она не будет знать, зачем ей обижаться?

— Хорошо. Я позвоню, — сказала Аня.

Они проводили ее от крыльца до улицы и по очереди поцеловали руку.

Отойдя от дома шагов на сорок, Аня заглянула в сумочку — вместо предполагаемых сорока баксов в сумочке, точнее — в красивом конверте, лежало пятьдесят. М-да, как теперь делиться с Сармой?

Но старшей подруги на том углу, где они договаривались встретиться, не было. Ане было как-то все равно — появится ли она вообще или исчезнет навсегда. Она отложила десять долларов в тот кармашек сумочки, который был на «молнии», и решила, что день-другой эти деньги трогать не будет, чтобы рассчитаться с Сармой, если представится случай.

Возвращаться на пляж, чтобы любоваться закатом, уже не имело смысла. Аня решила поехать домой, потому что вдруг почувствовала, что от проведенных физкультурных трюков устала — устала просто физически: болели мышцы и шея, казалось, что она только что разгрузила воз капусты.

Едва Аня ступила на перрон станции Дзинтари (перед носом ушла электричка на Ригу), как тут же увидела на скамье Сарму. Та сидела нога на ногу, курила и лишь легко вскинула тонкую руку при виде Ани.

— А я ведь могла и убежать с твой долей, — сказала Аня.

— Нет. Ты бы не убежала, — уверенно ответила Сарма. — Я знаю. Ну, как там братцы-акробатцы?

Аня пожала плечами.

— Забавно.

— Но не очень вкусно, точно? Морковки свои в шампанском искупали?

— А то как же. Дали пятьдесят баксов.

— Мои десять. Как договаривались. Премия за усердие — лично твоя.

Аня достала из кармашка под «молнией» десять долларов и подала их Сарме, а та небрежно сунула деньги в карман.

— Они предлагают мне заходить к ним по субботам, — сказала Аня.

— Ишь ты! — изумилась Сарма. — Ломают свой режим жизни?! Ну, ты произвела эффект! Они и спят, и дышат, и писают по режиму! С них же, по науке, одного раза в неделю вполне хватало!

— Одному не хватало. Он лишнее у брата прихватил.

— Ты их просто спутала. Каждый по два раза. Уже целый год, я же знаю.

— Ты их не различала. А я одного пометила.

— Как это?

Когда Аня рассказала о своем фокусе с помадой, Сарма едва со скамьи не упала от хохота.

— Я в среду сделаю то же самое! А еще лучше пометить их разом, несмываемой краской, чтоб люди не путались! Ладно, моя среда, твоя суббота! Поехали в «Луну»? Поужинаем, потанцуем? В «Луне» шпаны не бывает.

3

До кафе «Луна» они добрались, когда уже наступил вечер, погода испортилась, над городом нависли темные тучи.

Вход в кафе был почти напротив обелиска, и у закрытых дверей толпился народ, но никого не пускали. Сарму это обстоятельство не смутило, она пробилась сквозь толпу к дверям и стучала в них с такой настойчивостью, что появился швейцар с орденскими планками на груди и вопросительно уставился на Сарму.

— Нас ждет Зига! — крикнула Сарма. — Стол заказан.

Швейцар кивнул, с трудом распахнул дверь, жаждущие проникнуть внутрь поднаперли было, но опытный страж кафе ловко отодвинул кого надо, рявкнул на кого следовало, и Сарма с Аней протиснулись в маленький холл кафе.

— Кто такой Зига? — спросила Аня, когда они поднимались по лестнице на второй этаж.

— На контрабасе играет, — кинула на ходу Сарма, а сама уже повеселела, засияла вся и затряслась от грохочущей навстречу музыки.

— Хоть бы найти кого, кто по-настоящему танцевать умеет, а не топчется как слон в валенках!

Контрабасист Зига действительно существовал. Он рвал пальцами струны своего инструмента и в полный голос орал с маленькой эстрады:

— Вас приветствует оркестр кафейницы «Л-у-у-на-а»! Температура воздуха в столице СССР Москве двадцать пять градусов! В столице Советской Латвии, городе Риге, — двадцать шесть! В Юрмале воздух двадцать четыре градуса! В кафейнице «Луна» температура постоянная — сорок градусов!

И оркестрик вдарил молодецкий ритм, покрывая вспышку одобрительного смеха, словно острота контрабасиста была всем в диковинку, а не произносилась по пять раз за вечер и каждый день. Но Зига был украшением и гордостью кафе, популярной фигурой в городе, не знать его, вместе с его прибаутками, считалось зазорным, и все его экспромты смаковались знатоками, как шутки-шоу высшего, глубоко интеллектуального порядка. К тому же он еще и пел на языке, который непритязательная публика принимала за английский.