Счастье в кредит - [4]

Авиалайнер набрал высоту, и табло с предупреждением пристегнуться погасли. Фил немедленно достал из кейса компьютер ноутбук, включил питание и заработал пальцами на клавиатуре. Еще через минуту связался с кем-то по телефону.

— Хелло, Патрик! Как у нас дела? На два тридцать я наблюдаю падение котировок. Нет, с акциями «Стоун системз» не связывайся, они ликвидны, но ненадолго. Сбрось завтра тот пакет, о котором я говорил.

Даже сейчас Фил не может оторваться от своих проклятых дел! Всегда так. Все шесть лет, что они женаты, для Фила работа — вторая жена. Когда Наташа на одном из семейных чаепитий что-то сказала родителям Фила по этому поводу, сэр Энтони рассмеялся и заметил: «Милая моя, я совершенно не удивлюсь, если узнаю, что наш Фил иногда вместо тебя пользует свой собственный компьютер!». — «Энтони!» — воскликнула тогда миссис Гордон и отчаянно покраснела.

Возможно, только старый Энтони понимал Наташу и неизменно поддерживал, видя, насколько ей тяжело в этом новом для нее мире. Его крупное, добродушное, усатое лицо сельского фермера вызывало симпатию и приязнь с первого взгляда. По духу сэр Энтони был ближе Наташе, и она частенько просила у него совета в затруднительных ситуациях. Если бы не он, ей было бы намного труднее разобраться в себе и в том, что окружало ее.

В это время стюардессы начали развозить на тележках напитки, закуски и свежие газеты. Фил сейчас возьмет салат из крабов, семгу, бокал сухого вина (Фил Неотразимый бережет фигуру), а на десерт неизменные «Таймс» и «Уолл-стрит джорнэл». Она ошиблась только с салатом: мистер Гордон пожелал фуагра. Сама Наташа, зная о своей особенности никогда не полнеть, попросила нежную куриную грудку под грибным соусом, консоме, ягодное суфле и чашечку кофе. Фил страшно не любил, когда при нем кушали то, что он запретил себе волевым усилием. Особенно, если этим «кто-то» была жена. Деловые ланчи он еще как-то терпел, но «несдержанность» Наташи раздражала его до невозможности.

Вот и сейчас Фил почти с ненавистью смотрел, как она со здоровым аппетитом поглощает чудовищное на его взгляд количество калорий, а сам в это время меланхолично ковырял вилкой свою семгу.

— Я не ела с шести утра и не намерена терпеть многочасовой перелет на пустой желудок. К тому же он начнет урчать, а это не эстетично, не так ли, дорогой? — беззаботно отозвалась Наташа, промокая рот салфеткой.

— Все верно, леди, — неожиданно вмешался в разговор супругов сосед справа — мужчина лет двадцати восьми-тридцати, с широкими залысинами, в темном костюме и с серьгой в ухе. Сам он уплетал сочный ростбиф. Голос у него был с приятной хрипотцой. — Женщина не должна быть похожа на узницу Освенцима. Хотя сейчас модно, когда по подиуму вышагивает этакий рахитичный скелет, в любую минуту готовый грохнуться в голодный обморок.

Наташа тихо засмеялась, прикрыв рот рукой. Фил, изобразив на лице крайнюю степень презрения, снова принялся за свою семгу.

— Самое отвратительное, — продолжил незнакомец после эффектной паузы, — что этому примеру следуют некоторые джентльмены. Нет чтобы отведать добрый кусок кровавого ростбифа, как и полагается настоящему мужчине, так он жрет зелень и сырую рыбу и ужасается, словно женщина, каждому лишнему фунту набранного веса. Ничего не скажешь, хороши времена. А потом вся Европа вопит не своим голосом: «Ах, падает деторождение!». А я вам скажу, — и нагнулся доверительно к Наташе, — потому и падает, что кое у кого не встает после такой жратвы.

Наташа снова засмеялась. Незнакомец все больше ей нравился. Фил же покраснел, как мать, и так судорожно ухватился за бокал, что чуть не пролил вино на себя.

— Черт! — выдохнул он со злостью и пулей выскочил из кресла.

— Фил, этот человек не хотел сказать ничего плохого, — с улыбкой проговорила Наташа, — успокойся.

— Да уж, нужно полагать. Извини меня, я скоро вернусь.

И Фил Оскорбленный удалился вдоль прохода к туалетам.

— Впервые вижу его таким, — повернулась к незнакомцу Наташа. — Но он скоро отойдет. Фил не злопамятен.

— Честно говоря, я его уделал. Смотрю, сидит мужик с кислой физиономией и еще донимает такую замечательную и красивую леди. — И тут неожиданно протянул руку. — Меня зовут Брайн. Брайн Адамс.

— Натали Гордон, — представилась Наташа, пожав его руку, при этом смутно ощущая, что уже где-то слышала это имя. — А вы не…

— Нет, нет, не тот самый, — опередил ее со смехом незнакомец, — мое второе имя Максимилиан и у меня совершенно нет слуха. Скажите… ваш акцент? Вы полька?

— Русская. Урожденная Смирнова.

— Смирнофа… — повторил Брайн, словно пробуя на языке этот звук. — А, Смирнофф! Водка! Случайно не ваш папа ее делает?

— О нет! Ничего подобного! Просто это очень распространенная у нас фамилия.

— Жаль. Я бы хотел выразить признательность ему за эту замечательную водку. За ваше здоровье! — Брайн поднял стаканчик с кристально чистым содержимым и разом опрокинул жидкость в рот. — Что-то долго ваш муженек не является. Держу пари, он уговаривает стюардесс пересадить меня на другое место. Жуткий тип. Вероятно, редкостный зануда. Как вас угораздило выйти за него замуж? А, нет, можете не объяснять! У вас же в России холод, голод, мафия.