Счастье-то какое! - [90]
У меня и без того полно неприятностей. Я тут рассказываю старику-отцу о своей сказочной соседке Аиде Пантелеймоновне, которая насылает на меня сверху разные бушующие стихии.
– Представь себе Нефертити, – говорю я ему, – так это она, только в пенсионном возрасте…
То сверху стройными шеренгами, чеканя шаг, спускаются по канализационной трубе тараканы (да и клопы от нее к нам заглядывают!), то водопады обрушиваются на наши с Лёшей головы (и это после эпохального ремонта!), то изо всех щелей вырываются клубы пара, сопровождаемые наваристым запахом жизни, особенно когда Аида Пантелеймоновна варит селедку в луковом супе. Ругаться с ней невозможно: она не открывает дверь и не подходит к телефону, я видела ее только раз, мою небесную Аиду с подведенными сурьмой глазами, столь величаво поднимавшуюся по лестнице к лифту, что было бы кощунством воспользоваться случаем и закатить ей скандал.
– Вот ведь какая – египтянка, – посмеивался старик-отец. – Осталось, чтобы сверху поползли скарабеи…
Главное, такой благостный, душа любой компании. Женщины от него без ума, стоматолог увидела его в поликлинике, закричала на весь коридор: мой драгоценный!!! Заходите скорей! (Чего он как раз боялся, потому что у кабинета сидел дедуля, и старик-отец непременно хотел его пропустить вперед, хотя – в любом случае – тот его гораздо моложе.) Консьержка в подъезде, мы даже не знаем – нормальная она или нет? Когда он идет мимо нее, всегда говорит: «Если б вы знали, как я вас люблю. Можно я вас поцелую?» – «Валяйте!» – он отвечает. Она обнимает его и целует, целует!.. И все газеты с журналами ему отдает, не только его, но и принадлежащие другим людям: «Берите, берите, – бормочет, – вам нужнее!..»
Вдруг он позвонил в Переделкино, куда я поехала сочинять новую семейную сагу, взбудораженный, огорченный. В чем дело?
Не понравился роман!
Как так? То радовался, смеялся…
– Да, смеялся, радовался, пока дело касалось не меня!
Но как только речь зашла о его родне – ему сразу стало не до смеха.
– Зачем ты приплела, – он спрашивает строго, – дядю Хоню, мужа нашей тети Мани?
– А что такого? Что он за персона нон грата?
– Как ты смеешь над ним подтрунивать, когда дядя в годы войны заведовал типографией в партизанском отряде и распространял – с риском для собственной жизни – листовки антигитлеровского содержания?
Я стала оправдываться, что дядя Хоня в моем романе абсолютно положительный герой, без сучка без задоринки!
– Ну и назвала бы его, – сказал папа, – …дядя Ваня.
Слышу – мальчик:
– Да она всех нас у себя в романе вывела в смешном виде!
– Она даже надсмеялась над сантехником! – пробился сквозь стройный хор осуждающих голосов мой муж Лёшик. – Когда тот всё сделал от себя зависящее, чтобы починить унитаз, она ему заявила: «Какой вы замечательный мастер…» И добавила: «…своего дела».
Тут я не выдержала и заплакала:
– Как вам не стыдно, – говорю, – о всех о вас я написала с такой теплотой и любовью!..
– Ну ладно, ладно, – старик-отец первым пошел на попятный. – Не плачь, пошутили и хватит.
– К чему так на дружескую критику реагировать болезненно? – заволновался Лёшик.
А мой дорогой мальчик добавил:
– Тем более я тебе подарочек припас – «Практики Чод на каждый день» в золотом оформлении на мелованной бумаге…
Слушайте, благороднорождённые! – тут же загудело у меня в голове. – Моя линия учения – сердце всех учений Будды, мощный способ уничтожения пяти ядов, высший метод, клинок, рассекающий корни и путы, магическая сила, высшее лекарство, верный способ достичь состояния Будды за одну жизнь… Вам, напоминающим звезды, или горящие факелы, или светильники, чьих сил недостаточно, чтобы разогнать тьму для всех живущих, надо развернуть ум прочь от круга бытия, отрезать путы привязанности, отдать всё свое тело, собственность, жизнь, свое эго, чтобы увидеть воспринимаемый мир как иллюзорный, как пустоту, сновидение и мираж.
Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои, – следовало бы, конечно, посвятить жизнь состраданию и милосердию, освободиться из плена желания, из тлена бытия, как-то не пропасть, не сгинуть во мраке на этой бренной земле, дождаться – когда сознание раздвинет свои границы, а тело обретет невиданную свободу, – еще так хочется любить и быть любимой! А Лёша:
– Понимаешь, я сейчас занят придумкой – насчет плота восемь метров на восемь, пять метров высотой, мне туда надо поместить луну круглую зеркальную диаметром три с половиной метра для города Выксы, фестиваль АртОвраг…
В нашем возрасте любовь – уже целое событие.
Друзья Лёши, известный карикатурист с женой, угодили в автомобильную аварию, перевернулись, повисли, на ремнях пристегнутые, вниз головой, боятся взглянуть друг на друга, слава Аллаху, всё обошлось… Вернулись домой, хлопнули коньяка и занялись любовью, чтоб расслабиться.
– Это, я понимаю, повод! – он подытожил.
Словом, последний, кто стал протаптывать ко мне стежки, был старый финансист американский, приехавший к нам выяснять, как тут растрачивают его деньги.
– А вы горите по ночам? – спросил он, ошарашив меня этим вопросом, поскольку я-то, может быть, и горю, но что творится в космосе? Солнечная активность на пределе – бушуют невиданные магнитные бури, Луна приближается прямо на глазах, уже расстояние от Земли до Луны достигло минимального промежутка, свирепствуют тайфуны и цунами, океанический шельф так и ходит ходуном, движутся тектонические плиты…
