Счастье – сладкая отрава - [12]

Ника попыталась с ним поговорить, остановить его. Тщетно. Он ничего не слышал и лишь каким-то совсем не своим, чужим голосом повторял:

— Если бы не я, Сева сейчас был бы жив. Зачем я только отпустил его одного. Ты права была, Ника, надо нам было пойти за ним. Он ведь у нас был еще такой маленький.

И, уронив голову на ладони, муж зарыдал.

Ника старалась уверить его, что он ни в чем не виноват. Они действительно не могли всю жизнь продержать Севочку возле себя. В том, что произошло, виновата лишь судьба. С другими-то ребятами на пруду ничего не случилось. И вообще, как ни горько и пусто, надо продолжать жить. Ради памяти Севы продолжать.

Так Ника уговаривала его и одновременно себя, потому что сама до конца не верила своим словам. Без Севы жизнь и для нее почти утратила смысл, но она страшно боялась потерять Андрея. Если это случится, смысла в ее существовании вообще не останется.

Она уговаривала его, тормошила, пытаясь пробудить в нем хоть крохотный интерес к жизни. Не помогало. Добилась Ника лишь одного: муж почти перестал бывать дома. Теперь он приходил лишь спать. Точнее, его привозили или приносили. То какие-то совершенно незнакомые Нике люди, то компаньон, то кто-нибудь из старых знакомых.

Нике было горько и стыдно, но она ничего не могла поделать. Утром муж уходил так стремительно, что поговорить с ним больше не удавалось. В чем-то она ему даже завидовала: он хоть мог забыться. Ночью он сваливался мертвецки пьяный, а днем не отпускали дела. Ника была совершенно свободна целыми длинными и бесконечно пустыми днями, а ночи напролет ей снился Сева. Живой, веселый, здоровый, как прежде. Она каждый раз так радовалась, что смерть его оказалась ошибкой. Однако, едва открыв глаза, убеждалась: это был всего лишь сон. И горе с новой силой придавливало ее, и впереди серел новый бессмысленный день. А за ним — снова ночь с навязчиво-радостными сновидениями. Ника уже и сама не знала: хочет она, чтобы они продолжались, или нет. И то, и другое оказывалось одинаково мучительным.

Вот бы увидеть Севу живым и здоровым и больше уже никогда не просыпаться, — все чаще и чаще теперь мечтала она. Зачем, собственно, ей теперь просыпаться! Она попробовала последовать примеру мужа, однако спиртное не принесло ей ровно никакого облегчения, днем лишь обостряя горе и тоску, а ночью обрекая на кошмарные видения. Теперь вместо того, чтобы хоть во сне забыться или увидеть живого сына, она снова и снова бегала к пруду, из которого вынимали опутанное водорослями тело их мальчика. А наутро Нике бывало так плохо, что хотелось разом покончить со всем на этой земле. Она бросила пить. Однако занять себя по-прежнему было совершенно нечем.

Чтобы не сидеть дома одна, Ника попробовала устроиться на работу. Это оказалось совсем не просто. Их с Андреем знакомые, вероятно, взяли бы ее. Но она не могла видеть никого из знакомых и ловить на себе сочувствующие взгляды. Нику могли спасти лишь совершенно незнакомые люди, которые ничего не знали о ее несчастье. Но в ее возрасте, да и учитывая, что она уже много лет не работала и профессии толком никакой не имела, попасть куда-то не по знакомству было практически невозможно.

Все же Ника упорно ходила на собеседования. Надо было хоть чем-то занять себя. И не только. Отношения их с Андреем делались хуже и хуже, и она уже опасалась, что дело кончится разводом. Андрей изменился до неузнаваемости. Если они расстанутся, ей надо на что-то жить.

Правда, некоторая сумма денег была у нее от продажи родительской квартиры. На какое-то время, конечно, хватит, но не навечно же. И хотя жить, в общем-то, не хочется, но она живет, и кто знает, сколько еще времени мучиться ей отпустил Всевышний? Не побираться же.

У нее еще теплилась надежда, что пройдет время, а оно, как известно, лечит, и Андрей станет прежним. Ну, конечно, не совсем таким, как был, — смерть Севы их обоих навсегда изменила, — но с которым можно разговаривать, и который вновь станет слышать ее и понимать. Ну почему Андрей ведет себя так, словно горе только его, а она, Ника, совершенно ни при чем. Посторонний, чужой человек, не имеющий права мешать ему горевать. Ей ведь тоже горько. Сева и ее сын. Она его рожала, мечтала, чтобы он родился. И, в конце концов, именно она больше всех провела с ним времени за эти шесть лет. Так по какому же праву Андрей возомнил, что больше нее любит сына?

Ника не оставляла попыток заставить мужа услышать себя. Поначалу, когда ей удавалось его отловить, он молча выслушивал ее и уходил. Затем стал отвечать. Холодно, грубо, жестоко. Нике просто не верилось, что человек мог так измениться. В нем не осталось ни капли любви к ней, казалось, он ее ненавидит и едва терпит ее присутствие рядом с собой.

С каждым днем их отношения становились все напряженней. И когда в очередной раз Ника попробовала заставить его образумиться, его наконец прорвало. Он с побелевшим лицом начал кричать, что видеть и слышать больше ее не может и требует лишь одного: она должна навсегда оставить его в покое и не сметь мешать ему делать то, что он хочет, потому что она потеряла право вмешиваться в его жизнь. Она теперь для него никто, и он вообще не понимает, зачем она так упорно за него цепляется.