Счастье привалило - [5]

— Обо мнѣ? Ну, и что-же вышло? — угрюмо спросилъ старикъ.

— Что любите ее безконечно и обожаете.

— Гмъ… Чайку-бы, Агничка, поскорѣй… Иззябъ я. Погода ужасная на дворѣ, - сказалъ Анемподистъ Валерьяновичъ, садясь.

— Сейчасъ, сейчасъ, папаша! Я распоряжусь.

И Агничка выбѣжала изъ гостиной. Генералъ сидѣлъ, разсматривалъ сквозь пенснэ Куцына, и вынималъ изъ своихъ ушей вату и пряталъ ее въ жилетный карманъ.

IV

— Вы что-же собственно будете? — обратился Анемподистъ Валерьяновичъ къ Куцыну послѣ нѣкоторой паузы. — Вы канцелярскій служитель или чиновникъ?

— Чиновникъ, ваше превосходительство, — почтительно отвѣчалъ Куцынъ и даже привсталъ со стула. — Недавно выдержалъ экзаменъ на первый чинъ.

— Такъ… — пробормоталъ Анемподистъ Валерьяновичъ и, вынувъ изъ кармана сигару, слегка облизалъ ее.

Куцынъ схватилъ со стола коробку со спичками, чиркнулъ объ нее спичкой и тотчасъ-же подоспѣлъ къ нему съ огнемъ. Генералъ закурилъ сигару и кивнулъ Куцыну въ знакъ благодарности.

— Такъ… — повторилъ онъ и опять спросилъ: — По почтовому вѣдомству служите?

— По почтовому, ваше превосходительство, но очень у насъ скудно содержаніе.

— Такъ… А у кого-же оно не скудно? Вездѣ скудно, вездѣ…

— А работой завалены. Теперича сортировка… Да она у насъ! съ восьми часовъ утра до семи вечера.

— Ну, молодежь-то должна трудиться. Богъ труды любитъ. А въ праздности развратъ, растленіе нравовъ. Праздность — мать пороковъ, — наставительно произнесъ генералъ и опять спросилъ Куцына:- Сколько-же вы жалованья получаете?

— Какое наше жалованье, ваше превосходительство!

Куцынъ махнулъ рукой.

— Однако? Однако? Я долженъ знать… — стоялъ на своемъ генералъ.

— Тридцать рублей-съ… Еле на квартиру и столъ хватаетъ. А я люблю быть чисто одѣвшись. Чтобы и галстучекъ, и манишечка, и все, что слѣдуетъ. А на какія средства, помилуйте! Живу на окраинѣ… Шагаешь, шагаешь на службу-то и со службы. Сколько сапоговъ истреплешь! А на конку не хватаетъ. Трудно, очень трудно, ваше превосходительство. Вотъ оттого-то и иду на такое дѣло.

— На какое дѣло? — улыбнулся генералъ.

— Да вѣдь вы знаете, ваше превосходительство, зачѣмъ я пришелъ, — отвѣчалъ Куцынъ.

— Ахъ, да… Но долженъ вамъ сказать, молодой человѣкъ, что теперь, когда я васъ увидалъ, я вижу, что вы не вполнѣ пригодны на такое дѣло.

— Отчего-же, ваше превосходительство?

— Молоды.

— За то удалъ, ваше превосходительство. Охъ какой онъ удалой! — вставила свое слово тетка.

— Вотъ этого-то я и боюсь. Это-то и неудобно, — отвѣчалъ генералъ.

— Но нравъ у него тихій, покладистый… Овца можно сказать.

— Позвольте, тетенька. Не вмѣшивайтесь. Дайте мнѣ разговаривать съ генераломъ, — остановилъ тетку Куцынъ и сказалъ генералу:- При чемъ-же тутъ молодость, ваше превосходительство?

— Хе-хе-хе… — разсмѣялся генералъ. — Причемъ тутъ молодость. Какъ при чемъ! А когда-же Агничка можетъ разсчитывать быть вдовой при вашей молодости? Вы вѣдь Аридовы вѣки прожить можете.

— Ахъ, вотъ что! Но зачѣмъ-же ей быть вдовой, ваше превосходительство? — спросилъ Куцынъ.

— Не ломайте изъ себя дурака! Не люблю я этого! — строго сказалъ генералъ и пыхнулъ большимъ клубомъ дыма. — Терпѣть не могу, кто притворяется. Говорите на чистоту.

Вошла Агничка.

— Въ столовой все готово, папка. Пойдемте, — сказала она. — Мадеру и пастилу съ апельсинами дѣвушка туда перенесетъ,

Всѣ, перешли въ столовую, Дарья Максимовна тотчасъ-же толкнула Куцына въ бокъ, указала на дубовый буфетъ и проговорила:

— Вотъ они крокодилы-то эти самые на дверяхъ буфета висятъ, о которыхъ я тебѣ сказывала.

— Ну, ихъ! — разочарованно пробормоталъ Куцынъ. — Ничего это до меня теперь, какъ оказывается, относиться не будетъ. Про все вы мнѣ наврали, тетенька. Три тысячи… голубой будуаръ — и все это прахомъ… все это одна мечта.

— Прошу, господа, садиться кому гдѣ любо… — приглашала Агничка. — Генералъ сядетъ около меня, а я у самовара буду чай разливать. Вотъ генералу графинчикъ съ финь-шампанемъ, вотъ пепельница.

Всѣ усѣлись. Дарья Максимовна, сѣвшая рядомъ съ Куцынымъ, опять кивнула ему на чайникъ, стоявшій на самоварѣ, и шепотомъ замѣтила:

— Смотри, чайникъ-то серебряный.

— Ахъ, оставьте пожалуйста! Ну, что мнѣ теперь до чайника! — уныло произнесъ Куцынъ, вынулъ изъ кармана папироску, привсталъ и почтительно спросилъ генерала:

— Дозволите закурить, ваше превосходительство?

Генералъ отвѣтилъ не вдругъ. Онъ нахмурился, сдѣлалъ нѣкоторую паузу и сказалъ:

— Ну, кури… что съ тобой дѣлать!

Всѣ приняли по стакану чаю. Генералъ подлилъ себѣ къ чаю коньяку.

— Такъ вотъ, Анемподистъ Валерьянычъ, — начала Агничка, кивая на Куцына:- Я говорила имъ насчетъ тысячи рублей, но они не согласны.

— И очень глупъ, что не согласенъ, — отвѣчалъ генералъ. — Дороже онъ не годится. Молодъ.

— Здѣсь недоразумѣніе, ваше превосходительство, — отвѣчалъ Куцынъ. — Мнѣ объявили, что три тысячи приданаго, иначе-бы я не пришелъ. Да и три-то тысячи мало. И шелъ я сюда, чтобы поторговаться.

— А торговаться станешь, такъ я и на тысячу не соглашусь. Многаго хочешь. Слишкоъ о себѣ возмечталъ. Выше головы возмечталъ. Да… — заговорилъ генералъ. — У меня за три-то тысячи есть вдовый старичекъ, весь въ ревматизмахъ, почти разслабленный. А ты молокососъ и здоровъ, какъ быкъ.