Счастье потерянной жизни. Т. 1: Отец - [68]

Он едва успел спрыгнуть и отбежать вместе с пожилым мужчиной к углу улицы, как из-за церкви показалась тетка с ружьем. Вероятно, она догадалась о происшедшей передаче узникам, так как, поглядев на Павлушку, погрозила ему.

Счастливый и довольный, Павел прибежал домой с сознанием, что послужил несчастным людям.

Отец пришел домой ночью. Ожидая его, ужинать не садились. Днем за ним приезжали из ГПУ и увезли с собой. Луша ходила по дому сама не своя, в страшной тревоге за мужа. Наконец Петр Никитович пришел и стал рассказывать:

- Ну, завели меня, посадили за стол. Какой-то начальник, весь в кожаном, стал со мною так вежливо разговаривать. Вначале расспросил откуда я, из какого сословия, где и как уверовал, какая семья, потом про церковь. Тут-то я и остановился: - Нет, начальник, про церковь мы с тобой говорить не будем.

- Почему? - удивился он.

- Потому что ты не архиерей, а я не протодьякон, чтобы исповедоваться перед тобой про церковные дела, - ответил я ему.

- Молодец! Ты, видно, Петр Никитович, честный человек, а нам только такие и нужны, поэтому мы и будем с тобою говорить на откровенность, - похвалил меня начальник.

- Христиане должны быть честными, уважаемый начальник, - ответил я ему.

- Вот такое дело, Петр Никитович, как ты и сам, наверное, знаешь, сейчас к нам приезжает отовсюду много всяких шпионов. Нам стало известно, что они пролезают и в ваши общины. А хорошо ли, если к вам кто из них пролезет? - объясняет он мне.

- Сохрани Господь! Иуда-то никому не нужен, ни нам, ни вам, - ответил я ему.

- Вот-вот, ты правильно и хорошо это понимаешь. Поэтому давай мы с тобой договоримся честно и попросту, как кто из приезжих у вас появится, ты меня немедленно предупреждаешь, согласен? - спросил он.

- Как не согласиться, ведь это страшное дело - шпион, кому он нужен? - ответил я ему.

Тут он засуетился, достал из стола какой-то лист бумаги, заполнил его и подал мне, чтобы я подписал.

- А что это такое? - спросил я его.

- Да это так, тут ничего особенного нет. Вот о чем мы договорились, ты и подтверждаешь это подписью. Подписывай, не бойся, - пояснил он и сунул мне ручку.

- Э-э, нет, начальник, что ж это такое? Все время доверяли друг другу, а здесь и доверие кончилось? Верить, так верить слову, подпись здесь совсем не нужна. Ведь ты же сам сказал: "Вижу, что ты честный человек". Честные подписки не дают, начальник; вот тебе твоя ручка, - ответил я ему. Он так и подскочил.

- Так вот ты какой?! А прикидываешься простачком!

- Простой я и есть, и был, начальник, потому и не подписываюсь.

- Так вот что, - немного спохватившись, заговорил он спокойно. - Дай мне слово, что ты о нашем разговоре никому не скажешь, ни верующим своим, ни даже жене.

- Да ты что, начальник, говоришь, чтобы я утаил от церкви такое. Да я убежден, что вся церковь сейчас молится, пока я не вернусь, а ты говоришь: скрыть от церкви! - ответил я. Как он вскочил после того, да как ударит по столу:

- Ты что мне тут голову дуришь?! Ты забыл, кто я и с кем ты разговариваешь?!

- Нет, начальник, - ответил я ему спокойно, - я знаю, кто ты есть, и не забыл, но и ты знаешь, что я христианин и служитель Божий!

Долго он сидел молча и приходил в себя, потом уже спокойно сказал:

- Иди домой, следующий раз придешь сам и помни, на что ты согласился. Я посмотрю, на словах ты честный или на деле. Иди!

- Вот я и пришел. Давайте поблагодарим Господа за милость Его, - закончил Петр.

Семья Владыкиных склонилась на колени и горячо благодарила Бога за все пережитое и милость Его водительства.

Скорбные вести стали поступать одна за другой. В Каледино власти закрыли воскресную школу, где в роскошном саду, как в пансионе, воспитывались христианские дети. Туда в свое время мечтал попасть Павел. Закрыли обе христианские коммуны "Вифания" и "Вифагия", куда съездить в гости хоть на неделю считалось верхом счастья.

В середине года стало известно, что журнал "Баптист" больше издаваться не будет. Прекратились сборы средств на строительство центрального дома молитвы в Москве, были распущены библейские курсы. Скорби не замедлили посетить и Н-скую общину. Хозяйка чайной умерла, и ее дочери предложили верующим подыскать для собрания другое помещение. Ни с того ни с сего перестал ходить на собрание уважаемый проповедник Максим Федорович. Затем слышно стало, что он вступил в члены ВКП и сделался заведующим хлебного магазина.

Последняя скорбь оказалась самой тяжелой: братьев вызвали в исполком, отобрали церковную печать, на которой было четко выгравировано: "Один Господь, одна вера, одно крещение". Запретили ездить по деревням, открыто

проповедовать Слово Божье, петь на свадьбах, похоронах и не устраивать христианских шествий. Поэтому, расходясь с собрания, все думали: соберемся ли мы здесь в следующий раз?

Примерно через месяц после первой беседы в ГПУ чекисты остановили Петра Владыкина на улице и в автомашине опять увезли в комендатуру. Тот же начальник на сей раз встретил Петра Никитовича сурово и начал без предисловия:

- Ну что ж, Владыкин, где твоя совесть и христианская честь? Где твое согласие, даже простое уважение к властям? Почему ты до сих пор не являешься и не расскажешь, что делается в твоей общине?