Счастье потерянной жизни. Т. 1: Отец - [32]
1920 год оказался засушливым и неурожайным. К голодающему городу прибавились голодные деревни, причем, в них было еще тяжелее. Владыкины пришли в ужас при виде хлеба, привезенного из Починок Катериной и Федором, желавшими повидаться с беженцами. Это была какая-то черная масса, состоявшая из лебеды, крапивы и прочего суррогата, слегка обвалянного в ржаных отрубях, смешанных с мякиной. Правда, Павлушка и здесь удостоился особой милости от бабушки. Она завела его на кухню, вытащила тайком из-за пазухи лепешку, испеченную из картошки и обвалянную в тех же отрубях, сунула в руки с предупреждением: "Ешь скорей, никому не показывай!" Заговор хотя и не был раскрыт, однако после по их довольным лицам все заметили, что Павлушке удалось слизнуть чего-то повкуснее, чем починковский хлеб-суррогат.
В городе обстановка оставалась тяжелой: разруха положила свой страшный отпечаток и на внешний облик его. Мелкие фабрики, мастерские, лавки и магазины за редким исключением были просто заколочены. Большие же дома и предприятия были разорены и приведены в негодность. Крупные богачи куда-то исчезли бесследно, а те, что помельче, изредка появлялись в городе, да и то только в церквах. Все торговые заведения закрылись как-то сразу, и было просто удивительно, куда девалось столько всякого добра, от которого еще недавно ломились полки в магазинах у купцов. Единственное оживление было на базаре, где происходила не купля-продажа, а товарообмен. Чистый хлеб, однако, обменивался украдкой и был так дорог, что простому населению оставались доступны только жмыхи : подсолнечный, маковый, конопляный и др.
В потребиловках была сущая неразбериха: продукты кое-какие были, но с деньгами творилось невообразимое. Выпущенные "керенки" обесценивались так быстро, что люди едва успевали рассчитываться сотнями, потом миллионами и впоследствии полотнами-миллиардами. Многие люди жили в городе при закрытых ставнях день и ночь из-за грабежей. Владыкин попытался было наладить сапожное дело по ремонту обуви, но потерпел неудачу. Новую пару хромовых сапог можно было купить за краюшку хлеба, барышни освежались настоем тополевых почек, а счастливыми считались те, кто чай пили с сахарином.
Петр с Лушей и Яковом решили на работу не поступать, а добывать пропитание, как и многие другие, по хлеборобным местам. Детей оставляли с Полей, сами же втроем садились на поезд в поисках хлеба, покупая или выменивая его на личные вещи. Но и это оказалось невыносимо тяжким. Павлушка видел, как отец на ходу поезда сбрасывал мешок с добычей, спрыгивал сам, подбегал к окну дома и, вытряхнув содержимое, не заходя, спешил на станцию, чтобы прицепиться к этому же составу. Еще хуже было для матери: измученная переездами, она еле добиралась домой с мешочком какой-нибудь крупы или махорки, чтобы потом ее же на базаре обменять на хлеб. Яков однажды возвратился с пустыми руками и с печалью рассказал, что у него отняли добытый хлеб. Он не знал, как теперь дальше жить. Осенью приехала Катерина, привезла несколько мешков свежеуродившейся картошки и, посмотрев на Лушу, категорически запротестовала:
- Хватит таскаться вам, баба-то живот таво гляди сорвет, вот картошки вам, хватит на первый случай, а там - дай Бог разуму.
Петр близко к сердцу принял слова тещи и решил прекратить поездки. Он сел опять за сапожный верстак, и хоть жилось им победнее, чем Якову, зато были все дома. Больше же всего его угнетало то, что в сутолоке переездов он стал терять дорогое чувство стремления к Божьему. И прежний Петр начал в нем воскресать.
Однажды ему принесли на починку разлаженный баян. С большим старанием он взялся исправлять его и вскоре восстановил полностью. Вечером, отложив все, Петр решил баян опробовать. Отвыкшие за прошедшие годы пальцы не слушались его сначала, потом будто прорвалось. Петр овладел собою и залихватски начал играть с прежней легкостью. Луша с грустным лицом посмотрела на него, покачала головою. Как током поразил Петра этот жест. Он отбросил баян и долго сидел в раздумьи, глядя в окно, потом оделся и вышел на улицу. Не выбирая направления, он побрел к реке на огороды. Огородники выкапывали картошку и сносили ее к шалашам. Петр остановился около одного из них. Слух его привлекла незнакомая, но мелодичная песня.
- Бог в помощь, хозяин! Картошку-то копать в наше время действительно надо с песней, - проговорил Владыкин.
- Спасибо, братец, и вправду ты сказал, что только Бог в помощь. Кабы не Он, и ботвы прошлый год бы не собрали. А сегодня, слава Богу, милость Свою Он явил людям. А ты чей же, заводской чай будешь?
- Да я чей только не был, хозяин, как зовут-то вас? - спросил Петр огородника.
- Григорий Наумыч, братец. Да пойдем в шалаш, немного спину и я разогну, а то за день-то и некогда, - пригласил огородник Петра, оглянувшись на копающих картошку женщин.
- Жить вот приходится здесь, время голодное, воруют, - объяснил огородник Петру, осматривающему шалаш. Петр достал из кармана кисет и старательно стал скручивать цигарку.
- Бросал уж я вот эту дрянь-то, а в последнее время с мытарствами-то опять потянуло, - кивнув на цигарку, осуждая себя, объяснил Петр.
Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда.Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем".
Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги 66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда. Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем".
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.