Счастье потерянной жизни. Т. 1: Отец - [20]

- Ты смущаешься, что у нас нет образов, матушка? Бог есть дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Иди с миром и глубокой верой в живого Бога, и будет живо дитя твое. Бог любит вас, - с такими словами Катеринины благодетели проводили ее из избы и усадили в тарантас.

Домой, как ей показалось, доехала она очень скоро, отчасти потому, что было под гору, а главное, она была удивлена чем-то невиданным и неслыханным в доме своих новых знакомых.

Дрогнуло сердце Катерины, когда она увидела, что тряпица как лежала на лице мальчика, так и лежит, но все-таки с какой-то затаенной надеждой, помолившись, она разжала его рот и влила ложку жидкости. Часть влитого полилась ручейком через края губ. "Неужели все кончено?" - горько шевельнулось в ее сознании, но, вспомнив уверенность старичка и уповая на Бога, Катерина продолжала наблюдать за лицом ребенка. Через некоторое время она заметила, что влитая жидкость исчезла. Снова и снова принималась она за свое дело, но ребенок лежал, как бездыханный.

Всю ночь в невероятном напряжении просидела бабушка над своим внучком, напряженно всматриваясь в его лицо, как бы желая взглядом вызвать в нем жизнь. К самому рассвету от крайнего переутомления она впала в какое-то забытье и повалилась в изнеможении на койку. Вдруг, как током, пронзило ей все тело: ей почудилось, что мальчик слегка застонал. Катерина подбежала к лукошку и замерла: показалось ли ей это от переутомления? На лице ребенка не видно было никаких перемен. На улице заиграл пастуший рожок, а в ответ ему по деревне в предутренней тишине послышалось мычанье скота; за окном занималась зорька - пробуждалась жизнь. Катерина умылась на крыльце из титанца и вышла выгонять скотину в стадо. Управившись с хозяйством, она вошла и села устало на постель, голову ее непреодолимо тянуло к подушке. Но вот сердце в ней опять подпрыгнуло; ей опять почудилось, что мальчонка застонал; миг - и она нагнулась над лукошком. Ресницы у Павлушки дрогнули, глаза полуоткрылись, через прорези Катерина уловила искорку жизни, потом открылись губы, и в своей ладони она почувствовала движение детских пальчиков.

- Господи, Боже мой милостивый, да что это такое? Да неужели Господь смилостивился надо мною? Павлушенька, да неужели я еще услышу голосочек твой? - запричитала Катерина вне себя от радости. Потом она упала на колени и стала читать молитвы, какие только приходили ей на память. После первого возбуждения она вновь порывисто наклонилась над ребенком. Глаза его были открыты полностью, рот полуоткрыт, и ноздри еле заметно шевелились. Катерина вспомнила наказ старичка, открыла вторую бутылочку и, не переставая причитать, влила полную ложку в рот внучку. Легкое движение мышц на тонкой шее мальчика убедило ее, что он лекарство проглотил. Опять она накрыла мальчика от мух и сама в изнеможении упала на дерюгу. Сколько проспала - не заметила, но когда хватилась, солнце уже освещало избу яркими лучами. За окном на завалинке петух кричал свой победный клич. Катерина, подойдя к лукошку, подняла покрывало. Ребенок спал. Тихое мерное дыхание говорило о пробудившейся жизни. Слезы восторга опять навернулись на глаза Катерины, она сжала пальцы у себя на груди и, подняв глаза вверх, полушепотом проговорила:

- Неужели возвратится счастье мое? Да, возвратится оно! Бог милостив, мое счастье возвратится - счастье уже потерянной жизни!

Катерина, как и велел ей благодетель, опять поехала к нему. Возвратилась она к вечеру обрадованная, возбужденная, с новым лекарством и тут же дала его Павлушке...

Жизнь к мальчику возвращалась быстро, и Луша, как только узнала о радости выздоровления, явилась из города с полным ворохом разного добра и гостинцев. Мальчик был еще очень слаб, но Катерина с Лушей решили его поднять и обмыть. Кушать Павлушка стал с каждым днем все больше и больше. Аппетит его был так велик, что бабушка испугалась и заявила ему, что лучше кушать понемногу, но чаще. Недели через три тело Павлушки посветлело и появился даже первый румянец на щеках. Через месяц мальчика вынесли на улицу, где его сразу окружили дети соседей, но бабушка решительно запротестовала, решив никому Павлушку не показывать, пока он не станет на ноги. К разгару лета Павлик уже настолько окреп, что его впервые вывели на огород и, к восторгу Трезора, самостоятельно пустили к шалашу. Опасность была только в том, что мальчик без удержу кушал все подряд.

Однако к Павлику почему-то так и не возвращался прежний вид. Бледный, с длинной шеей, худой, как былинка, он вызывал к себе всеобщее сожаление и внимание. По характеру он стал очень раздражительным и обидчивым: чуть услышит какое слово построже - сразу в слезы. Луша решила взять его к себе в город, чтобы с переменой обстановки он мог скорее поправиться. С большим трудом, уговорами и обманом его кое-как разлучили с бабушкой. Да и связывал он ей руки и измотал порядочно, а подошла самая деловая пора в деревне. Переезду Павлушки в город отчасти послужил серьезный разговор Никиты Ивановича с Катериной.

- Катерина, ты на Лушку-то обрати внимание посерьезней. Вы зря ей руки-то развязали: мужика нет, парнишку держишь у себя, и пошла Лушка на вечеринки да на балы. Стали уже на извозчиках привозить бабу-то домой по ночам. Вся Петькина компания вьется вокруг нее. Разряжается она, как барыня: без мужика-то всякая дурь лезет в голову бабе, как бы беды не случилось какой. А Петька-то голодает, да вшей кормит у австрияка за проволокой. Мальчишку-то надо привезти, пусть занимается им мать, да сидит дома вечерами, а днем он с Маревниными девками проживет, все уж поглядят за ним.