Счастье потерянной жизни. Т. 1: Отец - [14]

- Нет, Петька, я больше не в силах. Лучше возвращаться в лагерь, чем такие мучения. Давай решать и спускаться вниз в руки людей, а не так, попадем в лапы зверей, - заявил как-то Степан Петру, - тем более, что запасы наши кончились.

Как ни уговаривал Петр Степана, как ни убеждал, что горы стали ниже и снега слабей, что, пожалуй, скоро Карпаты повернут и покажутся равнины, Степан остался непреклонен. На том и порешили: после ночлега утром, на рассвете, заварили в последний раз общий котелок, и Степан, попрощавшись с Петром, перекрестившись, скользнул по круче вниз. Где-то далеко-далеко звякнул колокол, в разрыве облаков Петр увидел внизу, среди зелени, разбросанные по лесу красные пятна крыш.

- Не выдержал! - покачав головой, с сожалением проговорил Петр. Но тут же, вспомнив его изодранную в клочья одежду, особенно штаны, и совсем развалившиеся бутсы, подумал: - Кажется, прямо на людей попадет, дай Бог к добру, все равно он не выдержал бы, горемычный.

После ухода Степана Петр разбросал головешки от костра, собрал остатки галет и зашагал навстречу солнцу.

Весь день он упорно шел вперед, местами по едва заметным звериным тропам, местами карабкаясь по снегу вверх; в руках у него была дубина с сучьями, а за плечами - опустевшая котомка с порожним котелком. За два с лишним месяца скитаний он научился искусно спускаться с круч вниз, верхом на этой дубине, лавируя и умеряя ею скорость. Поэтому он свое обмундирование сохранил в сравнительно приличном виде.

Перед ночлегом Петр заварил остатки галет с горстью недозрелых груш, поправил костер и, завернувшись в шинель, крепко уснул. Проснулся он с восходом солнца, и первой его мыслью было спуститься вниз, поискать добрых людей.

- Помоги, Господь, не выпрошу ли сухарей да несколько горстей бобов, - проговорил Петр про себя и направился вниз по косогору.

С большой осторожностью он продвигался вперед, прислушиваясь к каждому шороху. Примерно через час ему послышалось мужское пение. Казалось, что оно, временами прерываясь, приближалось к нему. По освещенной солнцем горной тропе действительно неторопливо шли два человека. По одежде Петр определил в них гуцулов, по возрасту догадался, что это отец с сыном. На плечах они несли косы, значит, шли на сенокос. "Наверное, поблизости их избушка", - подумал Петр и, подождав, спустился на тропу. После получаса ходьбы он увидел не избушку, а целое хозяйство. Под неумолкающий собачий лай Петр нерешительно подошел к плетню. Из дома вышла молодая хозяйка и, увидев незнакомца, скрылась опять за дверью. Почти тотчас из дома вышел старичок-гуцул, не торопясь подошел к Петру и что-то стал говорить по-своему. Петр, сняв шапку, поклонился и, знаками показывая то на царскую кокарду, то на пустую котомку и такой же желудок, употребляя несколько австрийских, самому ему непонятных слов, виновато улыбнулся. Старичок понятливо покачал головой, ткнул Петра в грудь, а потом куда-то на восток.

- Русс... русс... - подтвердил Петр.

Старичок отогнал собак палкой, пропустил Петра вперед и прошел следом за ним в дом. Осмелевшая молодушка хлопотливо подала Петру краюху хлеба и кружку молока, затем взяла у него котомку. Петр умоляюще посмотрел на нее, оторвал корку от краюшки и показал ей. Она улыбнулась и кивнула головой.

Через час Петр вышел из гостеприимного дома, несколько раз низко поклонился обоим своим спасителям и поспешил скрыться в ближайших кустах. Котомка его была полна сухарей, бобов и других продуктов. С великой радостью Петр поднялся опять повыше в горы и бодро зашагал на восток. Но изголодавшийся организм требовал своего, поэтому Петр часто делал привалы и развязывал свою котомку. Не прошло и десяти дней, как запасы его опять иссякли, несмотря на сильное желание растянуть их подольше, К концу подходило и терпение, а вершинам и хребтам не было видно конца.

В один из вечеров он, обессиленный, упал на землю и долго лежал, смотря на облака. Затем, собрав последние силы, Петр набрал хвороста и дров, развел огонь. Котомка была пуста. Только в углах ее он собрал горсть крошек и с глубоким вздохом высыпал их в котелок с водою.

В надвигающихся сумерках перед ним возвышался снеговой хребет, а что за ним, для Петра было загадкой. Таких хребтов он за месяцы скитаний перелез немало. Голова в изнеможении упала на грудь. Под рукою на дубине Петр нащупал кусок сыромятной кожи, с большим усилием оторвал ее и бросил в котелок. Поздно за полночь Петр с жадностью скушал все содержимое котелка, с силой пережевывая разварившуюся сыромятину.

Уснул он крепко, но проснулся с первыми лучами восходящего солнца. Отгоняя мысли о будущем и о прошлом, Петр решительно и уверенно стал карабкаться по снегу на хребет. Взбирался он без отдыха, а когда оставалось до верха не более двух-трех десятков шагов, ноги его подкосились и он упал. В глазах мутилось, казалось, вот-вот что-то в голове надорвется и лопнет. Но в этот самый момент ему на память пришли слова, какие он часто повторял: "Будет иметь свет жизни". Собрав последние силы и волоча за собою дубину, Петр ползком добрался до вершины горы.