Счастье по случаю - [5]

В других своих любимых книгах — «Робинзоне Крузо», «Большом Мольне» Алена Фурнье, «Терезе Дескейру» Мориака, романах Пруста или Колетт — Габриэль Руа искала то же, что нашла в юности у Чехова: «возвышенность, утонченность». «Великие творения должны быть достаточно совершенными, чтобы рассмотреть человеческие сердца, и особенное для каждого, и характерное для всех… Им дана суверенная магическая власть — с помощью придуманного персонажа позволить нам встретиться с живыми, такими непохожими друг на друга существами».

Всегда интересуясь сюжетами простыми, будничными, Габриэль. Руа и для книг своих предпочитает непритязательный, негромкий тон. Формальных новаций не ищет, о них не думает. Ее вполне устраивает повествование размеренно-спокойное, сочетающее обстоятельность описаний с психологическими мотивировками. Руа убеждена: роман имеет право на существование, только «возбуждая мощный человеческий интерес, создавая подлинные характеры». Юна недоверчиво относится к декларациям французского и канадского «нового романа», к крайним вариантам формалистического экспериментаторства, ломающего гуманистическую традицию, изощренно унижающего человека. Канадская литература не избежала болезней, модных и в Америке и в Европе. Крупнейший деятель канадской культуры Дайсон Картер пишет о «массированном натиске» безнравственности, в котором «враг использует два… в высшей степени эффективных оружия — доллары и идеи»[2].

Габриэль Руа знает, что реальная роль художника в капиталистическом мире — увы! — скромна, но без доверия к могуществу слова попросту нет художника.

Каждая встреча с пороками, которые она уже описывала, клеймила, повергает Руа в уныние, рождается «ощущение бесполезности», но избравший миссию писателя обязан запечатлеть, «сформулировать, — как говорит Руа, — взволновавшее его несчастье». Ненадежными, «хрупкими мостами познания и общения» называет Руа свои книги. Но надеется, что люди по ним пройдут — навстречу друг другу. Для смельчаков, которые рискнут пересечь водоворот отчуждения и социальной безграмотности, а в 60-е годы восстанут против фашизации своей собственной страны, неторопливо строила Габриэль Руа историю трудового Монреаля, чтобы понял читатель, почему распалась семья Лакасс, ради чего предала себя Флорентина, какие нравственные дилеммы встают перед новобранцами, сверстниками Летурно.

Сегодня книга пришла к нам. Горький исход этих поисков счастья по случаю приобщит советского читателя к драматизму борьбы, которая идет там, в Канаде, за души людей. Ведь и в наши дни канадские предприниматели дарят простым смертным букеты искушений, чтобы плотной стеной вещей заглушить голос протеста; и в наши дни парни с окраин Монреаля нет-нет да и завербуются в американскую армию, прячась от безработицы; и в наши дни бродят по сверкающей Сент-Катрин гости из бедных кварталов, мучительно размышляя о контрастах большого города, о социальной несправедливости и перспективах победы над ней.

Т. Балашова

Счастье по случаю (Роман)

I

В этот час Флорентина уже с нетерпением ждала, придет ли в кафе тот молодой человек, который накануне среди насмешек и шуточек намекнул ей, что находит ее красивой.

Лихорадочное возбуждение универсального магазина передавалось ей, вызывало странное раздражение, смешанное со смутным предчувствием, что когда-нибудь эта кипучая суета магазина замрет и тогда-то осуществится цель ее жизни. Она не сомневалась, что встретит свою судьбу именно здесь, в этом кафе, с приторным запахом жженого сахара, где большие настенные зеркала отражают узкие полоски бумаги с сегодняшним меню, под отрывистые дребезжащие звонки кассы, которые как бы воплощали острую напряженность ее ожидания. Здесь, словно в фокусе, сосредоточилась вся жизнь, прожитая ею в Сент-Анри[3], — торопливая, беспокойная и такая будничная.

Ее взгляд то и дело скользил поверх голов пяти-шести клиентов, которых она обслуживала, к магазинным полкам (кафе помещалось в глубине универмага «Пятнадцать центов»), к переливающемуся блеску стекла, никеля и жести, и ее застывшая, сдержанная, невеселая улыбка бесцельно адресовалась какой-нибудь сверкающей вещице, на которую она смотрела невидящими глазами.

Обязанности официантки не позволяли ей подолгу задумываться, и она могла лишь урывками возвращаться к волнующим и тревожным воспоминаниям о вчерашней встрече, и в эти короткие минуты передышки она снова и снова видела перед собой лицо незнакомца. Но ни грохот посуды, ни голоса официанток, выкрикивающих заказы, не могли совсем прогнать грезы, от которых ее лицо на мгновенье менялось.

И вдруг она растерялась и почему-то почувствовала себя оскорбленной. Пока она следила за толпой, вливавшейся в магазин через стеклянные двери, незнакомец успел занять место за длинным столом из искусственного мрамора и подзывал ее нетерпеливым жестом. Она подошла, улыбаясь натянутой улыбкой, походившей скорее на гримасу. Как неприятно, что он захватил ее врасплох как раз в ту минуту, когда она пыталась вызвать в памяти его черты и звук его голоса!

— Как тебя зовут? — отрывисто спросил он.

Флорентину рассердил его вопрос и еще больше тон — бесцеремонный, насмешливый, почти наглый.