Счастье по случаю - [2]

Канадская литература вообще конфликтов, причинно восходящих к войне, касалась неохотно. В горниле справедливого антифашистского сражения духовно возрождались сложные людские конгломераты, целые нации. Политическое прозрение личности, народа на войне запечатлено в прозе, поэзии, драматургии разных стран мира: Франции и Италии, США и Дании, Греции и Голландии. Литература Канады этих процессов почти не коснулась.

Книга Руа — одна из немногих, где судьбы Канады поверяются судьбами мира. Для канадского рабочего класса, измотанного безработицей, война обернулась неожиданной гранью: армия — надежная защита от голода. Конфликт — типично канадский, не проявивший себя с подобной остротой ни в Европе, ни в США. В романе же Габриэль Руа такова по существу нравственная дилемма, вставшая перед всем мужским населением.

И решения ее идентичны: один за другим бросаются герои на «спасительный» плот воинской мобилизации, почти благословляя войну, разразившуюся за океаном.

Отец многодетного семейства Азарьюс Лакасс, надев военную форму, впервые почувствовал себя мужчиной, — нет! — не потому, что захотелось повоевать, и совсем не потому, что он понял необходимость борьбы против фашистской Германии… Просто… «наконец-то все устроилось… Ты будешь жить так, как тебе всегда хотелось… Это я все же смогу для тебя сделать, Роза-Анна… хоть, правда, с опозданием… Наконец-то я дам тебе несколько лет спокойствия… Послушай… С июля ты начнешь получать от правительства кругленькую сумму… Каждый месяц…». Дочь Лакасса Флорентина даже недоумевает: странно, мать огорчена, «а ведь, у нее никогда еще не было столько денег».

При виде повесток загораются счастьем глаза парней, сумрачно тянувших пиво в бистро. Смешливый малыш Питу, извлекавший «из своей гитары все более и более печальные мелодии», бывало, кричал по-ребячьи капризно, отчаянно: «Неужели во всем городе нет никакой работенки? Даже самой паршивой работенки?» Как же не обрадоваться ему, как не защелкать лихо каблуками, когда в руках оказалась винтовка — «первый рабочий инструмент», а дни полетели беззаботнее, чем у птицы. Ровесник Питу Альфонс сломлен окончательно — армия отказалась от его тщедушной плоти: «Вы что, никогда не ходили к зубному врачу?..» Другой обругал меня, за то, что я не купил себе очки вместо леденцов, когда мне было десять лет. Но забавнее всех оказался третий из банды, кричавший мне в лицо гадости за то, что в малолетстве меня кормили «луковой похлебкой, а не хорошим пастеризованным молоком». Сгорбленный, уходящий к своей беспросветной нищете Альфонс кажется автору «более мертвым, чем мертвецы… на будущих полях сражений».

Войну надеется обратить себе на пользу Жан Левек, война же «нечаянно» выручает Флорентину. Только Роза-Анна материнским сердцем да жених Флорентины Эманюэль Летурно предчувствуют за малой радостью большое горе. Но бедной женщине размышлять некогда, а новобранец Эманюэль бьется над этой нелегкой проблемой в одиночку, то и дело теряя логическую последовательность мысли, заходя в тупики. Он отправляется на фронт не за «средней длины» рублем, а чтобы «вылечился мир», чтобы «уничтожить войну». Для него это испытание обещает стать нравственным возрождением. Он всего только «молодой человек, который вел до того приятную, легкую жизнь, молодой человек, которому чужды серьезные тревоги и честолюбивые стремления». Все «проблемы справедливости и спасения мира были выше его, слишком огромными, расплывчатыми. Кто он такой, чтобы пытаться постичь их?». Война заставила думать и о спасении мира, и о безумстве тех, кто надеялся спасти себя с помощью войны.

Высокопарные патриотические лозунги, беспечность богачей, нищета в семьях его школьных товарищей, пробуждающаяся ответственность за что-то большее, чем кусок хлеба на завтра, — все это должно сложиться потом в стройную систему взглядов; пока же Эманюэль лишь наугад выдергивает то одну, то другую нить из клубка противоречий: «высокие ограды, песчаные аллеи, пышные фасады… А они — разве они отдают все, что могут отдать?». Богачам хорошо и без спасительного плота войны, а будет еще лучше, когда на нем поплывут к верной гибели сотни канадцев. Те, другие сумеют обратить себе на пользу даже всенародную трагедию, даже справедливую войну. Пока эта чудовищная закономерность неясна новобранцам, размышляет Эманюэль, их энтузиазм — лишь опасная профанация патриотизма. Стрелять, оплачивая себе кусок хлеба, противно человеческой природе. «Чтобы воевать, человек должен быть воодушевлен, исполнен огромной любви, великой страсти, иначе война — бесчеловечна, абсурдна», — говорит Эманюэль. Романы о войне, появившиеся после «Счастья», — «Канадцы, бродящие по свету» (1954) Жана Вайянкура, «Девять дней ненависти» (1948) Жан-Жюля Ришара, «Вокруг тебя, Тристан» (1962) Клэр Франс, — подтвердили опасения юного героя Габриэль: многим канадцам, участвовавшим в войне, смысл происходящего разгадать не удалось.

«Девять дней ненависти» называют лучшим канадским романом о войне, но его автор сумел выразить здесь только отвращение к акту убийства, недоумение перед фактом, что на фронте «убийцы становятся героями». Солдаты «Девяти дней» считают абсурдным «жертвовать собой ради европейцев», они охотнее прислушиваются к негодующему вопросу пленного фашиста: «Зачем вы пришли сюда?» Конечно, парни вроде Питу, принявшие войну как высокооплачиваемую работу, ответить на этот вопрос не смогут.