Счастье мне улыбалось - [18]

Что касается школьной любви, то я влюбилась лет в десять-одиннадцать, как все девчонки такого возраста. Обычная детская влюбленность, вроде бы и говорить об этом не стоит. Но я хочу рассказать не о ней, не о себе, а о мальчике, тогдашнем моем «предмете», потому что у этого мальчика, а потом взрослого человека была удивительная и трагическая судьба.

Звали его Сеня Канторович. Мы учились в одной школе — я в четвертом, он в пятом классе. Не знаю, как случилось, но он привлек мое внимание еще раньше, классе в третьем: что-то в нем было такое, что отличало его от других ребят. Это был необычный во многих отношениях мальчик, одаренный, очень заметный среди сверстников. Естественно, в него были влюблены многие наши девчонки, тем более что он был аж на целый класс старше нас. В таких, старше себя, девчонки обычно и влюбляются. Сеня выделял меня среди других и оказывал внимание — то за косу дернет, то портфелем стукнет, то толкнет… Все как положено.

Однажды такое его внимание имело весьма плачевные последствия для меня. Мама только-только сшила мне новое пальтишко. Помню, было оно темно-синим, с пелеринкой, отороченной черным мехом. В тон ему был и капор, а бирюзового цвета рейтузы и перчатки она купила не где-нибудь, а в «Торгсине». В общем, нарядила дочку. Пошла я впервые в этой обнове в школу. Ко времени, когда должны были закончиться уроки, мама вышла погулять с моим маленьким, недавно родившимся братом Володей. Положила его в коляску и направилась к школе, чтобы встретить меня. А в это время Сенька Канторович догнал меня и то ли толкнул, то ли сильно ударил портфелем, но только оказалась я во всей своей красивой обновке в луже. Мама, увидев забрызганную грязью дочь, которую она утром так тщательно нарядила, пришла в ужас.

Но дружба с Сеней у нас не прервалась. Потом я бывала у них в гостях — они жили неподалеку от нас, в Дровяном переулке, — знала его папу с мамой.

Когда началась война, Сеня, совсем еще мальчишка, убежал на фронт. И остался там, хотя было ему тогда только пятнадцать. Встретились мы уже после войны, а потом жизнь нас развела и я на какое-то время потеряла его из виду. Вспоминала только, каким веселым, улыбчивым парнем он был. Сколько живу, а такой улыбки не видела ни у одного мужчины. И не потому, что я идеализирую свою первую любовь. Нет, назвать красивым Сеню было нельзя — обычное лицо с веснушками, правда, привлекали его умные серые глаза, их жизнерадостное выражение. Он весь буквально светился изнутри. И после войны, когда мы увиделись, это был бравый, энергичный офицер…

А потом… Как-то во время гастролей в Харькове в моем гостиничном номере раздался телефонный звонок. Это был Семен — он разыскал меня, увидев афиши. Пришел. Но теперь передо мной стоял уже совсем другой человек — какой-то опустошенный, угасший… Мы долго и откровенно разговаривали. Он понял, о чем я хочу, но не решаюсь его спросить, — видимо, прочитал в моих глазах немой вопрос.

— Не спрашивай меня, что со мной, почему я стал таким… Да, я честно выполняю то, что мне положено по службе… Да, я там на хорошем счету… Но все это не мое… — Семен понимал, что армия, где все по ранжиру, где трудно быть индивидуальностью, личностью, тем более такой незаурядной, как он, — это не его стезя. Но продолжал служить, насилуя себя, мучился…

Самое страшное произошло потом. Это было в конце 60-х годов. Семен и его друг (то ли тот был замполитом, то ли им был Семен, точно не помню) узнали про своего командира, генерала, неприятные вещи — что, используя свое высокое положение, он ворует или что-то в таком же роде. По кодексу офицерской чести Семен с другом не могли не пойти к командиру и все ему высказать прямо и откровенно. И случилась трагедия — генерал застрелил их обоих, а затем покончил с собой… Другу моего детства было около сорока лет… Похоронили его в Москве. Помню, собрались тогда в Дровяном, у его родителей, все наши бывшие девчонки из близлежащих переулков, с Ульяновской улицы… Те, кто когда-то был влюблен в лучезарного московского мальчика Сеню Канторовича…

Как это ни покажется сейчас странным, но, заканчивая ГИТИС по специальности артистка театра музыкальной комедии, я вовсе не увлекалась опереттой. По сути дела, я и не знала толком этого вида искусства, потому что любила оперу, выросла на спектаклях Большого театра. Мне казалось, что я по своей природе призвана заниматься совершенно другим — камерным пением. В институте, в классе Доры Борисовны Белявской, я продолжала петь романсы, которые любила и мой педагог, оперные арии, а отрывки из оперетт пела мало. К дипломному экзамену мы подготовили хорошую программу, где была песня Дездемоны об ивушке из «Отелло» Верди, другие классические произведения. Но поскольку нас ориентировали на работу в театрах музкомедии, то в программе была, конечно, и обязательная опереточная ария.

В Московский театр оперетты я впервые попала, когда была на четвертом курсе института. Как студенты специального учебного заведения, мы могли бесплатно ходить в некоторые театры: предъявив администратору студенческие билеты, получали входные пропуска. Первым увиденным мною спектаклем в Театре оперетты была «Роз-Мари» Фримля. Помню, в нем тогда была занята Софья Вермель, Джима пел Константин Лапшин, тогда же я впервые увидела на сцене Серафима Аникеева. Конечно, мне и в голову не приходило, что когда-нибудь я стану их коллегой.