Счастье - [17]

Какое-то время она беззвучно плакала, а потом взяла в руки заброшенную несколько дней назад в угол холодную веревку, перебросила через балку под потолком, привязала потуже одним концом к ржавому железному крюку, а на другом конце сделала петлю. Забралась на табуретку и, набросив петлю на шею, ощутила на коже жесткое прикосновение холодных колючих волокон.

Но она ждала.

Она не знала, чего ждала, необходимость подождать и подумать шла откуда-то изнутри нее. Она испытывала странное спокойствие. «Сейчас вот опрокину этот чурбак, как это делали раньше накладывающие на себя руки девушки, – думала она. – И буду раскачиваться в петле. Веревка сдавит шею, та станет багровой, язык вывалится, и я умру. Люди рассказывают: на то, чтобы умереть, и минуты достаточно. Хорошо, а через две минуты где я буду?» Сознание зацепилось за эту мысль, и она продолжала спрашивать сама себя: «Интересно, а где же я буду через две минуты? Хоть кто-нибудь знает, где я окажусь?»

Этот вопрос настолько ее обеспокоил, и она поняла, что не может не думать об этом, и не выбивала опору из-под ног.

Мерьем не знала, долго ли так продолжалось, сколько прошло времени. Вдруг она услышала звук ключа, поворачиваемого в замке, и поняла, что открылась дверь.

С маленьким подносом в руках в дверях стояла и смотрела на нее Дёне. Они встретились взглядами. Какое-то время, застыв в дверном проеме, Дёне смотрела на Мерьем, у которой была накинута петля на шею. А потом, ничего не сказав, тихо вышла и беззвучно затворила дверь. И даже поднос с собой унесла.

И в этот момент Мерьем взорвалась от злости. «Сука! Грязная сука!»

Потом она много раз вспоминала об этом и даже испытывала благодарность к Дёне, потому что эта злость помогла спасти ей жизнь. Сняв петлю с шеи, она отвязала веревку с балки, бросила ее в угол и сказала: «Только попадись мне, я тебе задам!»

Она никак не могла прийти в себя от поступка Дёне. Это было невероятно! Наверное, сейчас передает всем радостную весть, рассказывает, что девочка в петле отдает Богу душу. Ведь все они – все село – упорно ждали, когда же Мерьем наложит на себя руки… Нет, лучше она отправится в Стамбул! Другие девушки уезжали же туда?! Раз уж опороченные или кончали жизнь самоубийством, или отправлялись в Стамбул, так лучше выбрать поездку в Стамбул. «Сама себя убей, сука!» – процедила она сквозь зубы в адрес Дёне и снова заплакала от злости.

Крепко зажмурившись, Мерьем призвала на помощь всех святых угодников во главе с Богородицей. Ее тетя говорила: «Пока рабу божьему не приспичит, пророк Илья не поспешит ему на помощь!» И вот уже ей настолько туго, что сил нет терпеть, куда уже хуже-то!

«Пожалуйста, – молилась она, – я твоя раба, святой Пророк, пожалуйста, яви мне свой лик. Пусть откроется дверь и по воле твоей войдет Дёне. Пусть она скажет: «Давай, дочка, пошли со мной». Взяв меня за руку, пусть она выведет меня отсюда и отправит в Стамбул».

Умоляя святого Илью, она перечитала одну за другой все молитвы, которые знала. По три раза она прочитала суру Единобожия и Фатиху, а закончив, открыла глаза, однако никто не пришел. Что уж там Святой Илья – даже домашние не пришли посмотреть, умерла ли она. Может, стоят под дверью и подслушивают, что тут внутри творится.

– Лучше бы уж меня заперли в загоне для скота, – вырвалось у нее вслух. Там уж хотя бы теплее. Возле тридцати двух овец и трех коров она хотя бы могла согреться. Здесь же было так холодно, что зуб на зуб не попадал, и Мерьем порой казалось, что стук ее зубов слышен даже за дверью.

Она вернулась в памяти к тем счастливым дням, когда еще не стала женщиной и ходила в начальную школу. Маленькая девочка могла свободно бегать и играть на улице, крутить обруч вместе со своими братишками Джемалем и Мемо.

Самыми яркими днями в ее жизни, как и жизни всего села, было празднование годовщины освобождения от русской оккупации. Муниципальный оркестр чеканил шаг под героические марши, аж земля тряслась. Мерьем была в восторге от того, что могла вместе с другими ученицами в черных фартуках, в белых воротничках принимать участие в этих официальных мероприятиях. Ей, как и другим ученикам, объяснили, что надо вытянуть руку и коснуться плеча своего товарища, а потом, держась друг от друга на этом расстоянии, по команде: «Направо!» шагать вперед. Они выстроились друг за другом и под звуки барабанов двинулись по улице. Мерьем казалось, будто все люди, выстроившиеся с двух сторон, смотрят на нее. Она шла, гордо подняв голову. В особенности она обмирала от восторга, когда проходила под украшенной победной аркой, ей казалось, что она прошла под радугой. Когда начались залпы в честь освобождения, каждый вспоминал, что святой Шекер Баба в тот день наслал на головы кафиров град размером с яблоко. А потом вместе с одноклассниками на специально выделенном для них на площади месте они смотрели представление в честь Дня победы.

Каждый год молодежь села, нарядившись в турецкие и русские военные костюмы, давала такие представления. Среди сельских дородных блондинов и шатенов выбирали «русских», они понарошку нападали на смуглых и маленьких турок, но затем героические турецкие солдаты переходили в сокрушительную атаку, обращая противника в бегство, и над полем боя взвивался турецкий флаг со звездой и полумесяцем. Победа турецкой армии сопровождалась бешеными аплодисментами, а из приемника разносились звуки марша.