Счастье - [13]

После долгого подъема, в полном изнеможении, достигнув вершины горы, они созерцали, как под ногами простираются летом изумрудно-зеленые долины и серебристые реки, а зимой – белоснежные просторы, и начинали ощущать себя почти богами.

С винтовками, обвешанные гранатометами, ручными бомбами, комплектом боепитания, патронными лентами с прикрепленными к ним ножами, снаряженные рациями, в окружении таких же вооруженных товарищей, они чувствовали себя титанами разрушения и неприкасаемые шли с высоко поднятой головой.

Орлиным взглядом они могли проникнуть всюду, не пропустив ни шороха, ни тени, и с божественным наслаждением уничтожить все, что вызывало хоть малейшее подозрение.

Это были моменты, когда их мужество достигало своего пика, а головы касались небес. Однако жизнь в горах не всегда была так щедра. Иногда приходилось бродить по долинам, пластаться под огнем, который велся с высоких гор, слушать свист пуль над головой, от которого кровь стыла в жилах, а душа металась от ужаса…

Человек испытывает ни с чем не сравнимый страх, когда в нескольких сантиметрах над его головой проносится пуля, выпущенная из автомата Калашникова. Потому что, отклонившись на несколько сантиметров, она вонзится человеку либо в глаз, либо в голову. И именно это колебание между жизнью и смертью наводит ужас.

Обосновавшаяся в горах Рабочая партия Курдистана, в которой уже было теперь достаточно снайперов, мешала продвижению десятков военных и наносила подразделениям войск правительства большой вред.

Можно было считать себя хозяином вершины, но спускаться вниз становилось опасно. Заняв высоту, войска боялись потерять позицию. Бойцы РПК вели огонь и из дальнобойных винтовок Канас. С турецкой стороны это оружие чаще использовали офицеры. Иногда курды группами человек по двадцать открывали сумасшедший огонь из автоматов Калашникова, нападали с гранатами, ручными бомбами, а иногда наоборот – правительственные военные заманивали боевиков РПК в засады.

Удерживать превосходство и сохранять спокойствие на горных вершинах долго не удавалось, поэтому во время проведения операций они дневали и ночевали под открытым небом, сутками оставались под дождем, в касках, парках, униформе, фланелевом белье, шерстяных носках, в давящих берцах, промокшие насквозь; они забывали напрочь, что значит быть в тепле. Проливному дневному дождю на смену приходила ночная стужа, и медленно замерзающее белье, касаясь тела, доставляло дикое мучение. И так вот сутками они думали о том, что дождь никогда не прекратится, до конца своих дней они проведут вымокшими насквозь, укутанными в брезентовые плащи. Но, конечно, когда над головой начинают свистеть пули, тут уже не до дождя…

Джемаль, как и многие из его товарищей, выходил на операцию, непременно спрятав за пазуху полиэтиленовый пакет. Он складывал его под фланелевую униформу. Потому что не хотел бы еще раз пережить тот ужас, который испытал, забрасывая в вертолет оторванную ногу Абдуллы.

Абдулла Нидели – парнишка, который нес службу на их заброшенном пограничном посту с шутками и прибаутками, не переставая улыбаться. Некоторые люди приходят в этот мир словно для того, чтобы облегчить жизнь другим. Вот таким и был Абдулла. В тот вечер, когда в сгущающихся сумерках они шли по занесенному снегом минному полю, ему оставалось три месяца до демобилизации. Когда они поняли, что наступают на присыпанные сверху землей желтые мины итальянского производства, уже ничего нельзя было сделать. Даже при дневном свете эти замаскированные в земле мины было бы трудно заметить, а уж сейчас-то, в сумерках, и подавно. Да еще и сверху снегу намело. Каждый шаг они делали со страхом, а потом их накрывало чувство облегчения, что ничего ужасного не случилось. Как вдруг в безмолвной тишине прозвучал взрыв, расколовший все вокруг – и небо, и землю. Не думая, они попадали на снег, и в этот момент увидели Абдуллу, взлетевшего над миной, на которую он наступил. Ближе всех был Джемаль, он медленно двинулся в сторону Абдуллы. Парень выглядел ужасно. В этот момент Джемаль даже забыл о том, что может сам наступить на мину.

Обхватив руками голову, парнишка кричал в шоке: «Глаз, мой глаз! Что-то случилось с моим глазом, мне очень больно!» Вопль разносился на всю округу. Джемаль заставил себя осмотреть залитое кровью лицо Абдуллы и обнаружил, что одного глаза нет. Вместо левого глаза зияла окровавленная глазница. А парень нечеловеческим голосом продолжал вопить: «У меня болит глаз!»

В это время вместе с другими солдатами подоспел командир роты. Он надрывался от крика, пытаясь связаться по рации с центром: «Сапсан 3, Сапсан 3!» В тот момент, когда он уже перестал крутить ручку рации, поступил ответ, он быстро сообщил координаты и запросил помощи: «У нас тяжелораненый! Пришлите вертолет!» Дошедший по рации голос был гораздо спокойнее. Он сказал: уже стемнело, вертолет отправить не могут, надо ждать до утра. Джемаль утешал товарища: «Все пройдет!» и с ужасом думал об этом хладнокровном голосе, дающем советы, как продержаться до утра. Джемаль осторожно придерживал голову Абдуллы, кровь не останавливалась. Интересно, эту ужасную дыру можно как-то заткнуть?! Он не понимал, что можно сделать, но четко видел одно: до утра Абдулла не протянет. Даже если вертолет примчится прямо сейчас, у него нет шанса выжить. Командир надрывался, используя все средства убеждения, чтобы объяснить тяжесть положения, невидимому собеседнику. Но по ночам вертолеты не взлетают, это категорически запрещено.