Счастье - [2]
— А хочешь я тебе вместо гривенника пятерку дам? — спросил прохожий и оглянулся.
Сашка тряслась от холода, не верила и молчала.
— Ты вот… разденься догола и стой, я тебя десять раз ударю… по полтиннику за удар, хочешь?
Он смеялся, и смех у него был дрожащий: придушенный и гадкий.
— Холодно… — жалобно сказала Сашка, и дрожь удивления, страха, голодной жадности и недоверия стала бить все ее тело нервно и судорожно.
— Мало ли чего… За то и пятерку даю, что холодно!..
— Вы больно бить будете… — пробормотала Сашка, мучительно колеблясь.
— Ну, что ж, что больно… а ты вытерпи, пятерку получишь!
Прохожий двинулся. Снег заскрипел.
Сашку все сильнее и сильнее била какая-то жестокая внутренняя дрожь.
— Вы так… хоть пятачок дайте…
Прохожий пошел.
Сашка хотела схватить его за руку, но он замахнулся на нее с такой внезапной страшной злобой, остро сверкнув выпуклыми бешеными глазами, что она отскочила.
Прохожий прошел уже несколько шагов.
— Кава-ер, кава-ер!.. Ну, хорошо… кава-ер! — жалобно-одиноко вскрикнула Сашка.
Прохожий остановился и обернулся. Глаза у него блестели, и лицо как будто чернело.
— Ну, — сказал он хрипло и сквозь зубы.
Сашка постояла, недоуменно и тупо улыбаясь, потом стала нерешительно расстегивать кофту мерзлыми, словно чужими пальцами и почему-то не могла отвести глаз от этого странного, страшного лица со стеклянными мертвыми глазами…
— Ну, ты… живей, а то кто подойдет! — проскрипел прохожий.
Страшный холод охватил голую Сашку со всех сторон. Дыхание захватило. Каленое железо разом прилипло ко всему телу и, казалось, стало сдирать всю оледенелую обмороженную кожу.
— Бейте скорей… — пробормотала Сашка, сама поворачиваясь к нему задом и стуча зубами.
Она стояла совсем голая, и необыкновенно странно было это голое маленькое тело на снегу, посреди лунного, морозного, ночного поля.
— Ну… — задыхающимся от какого-то страшного ощущения голосом; прохрипел он. — Смотри… выдержишь — пять рублей, не выдержишь, закричишь пошла к черту…
— Хорошо;.. бейте… — едва пробубнили прыгающие мерзлые губы, и все оледенелое тело Сашки билось как в судороге.
Прохожий зашел сбоку и, вдруг подняв тонкую палку, изо всей силы, с тупым и странным звуком ударил Сашку по худому, сжавшемуся заду.
Страшная режущая боль пронизала все мерзлое тело до самого мозга, и казалось, все поле, — луна, прохожий, небо, весь мир, — все слилось в одно несусветное ощущение ужасающей, режущей боли.
— Аб… — сорвался с губ Сашки короткий как будто испуганный звук, и Сашка пробежала несколько шагов, судорожно ухватившись обеими руками за место удара.
— Руки, руки пусти! — задыхаясь, крикнул он, бегом догоняя ее.
Сашка, судорожно сжав локти, отвела руки, и второй удар мгновенно обжег ее тою же нестерпимой болью. Она застонала и упала на четвереньки. И когда упала, со страшной быстротой, один за другим на голое тело посыпались раскаленные режущие удары, и кусая снег, почти потеряв сознание, обезумевшая Сашка поползла голым животом по снегу.
— Де-вять! — просчитал придушенный, захлебывающийся голос, и молния обожгла голое тело с каким-то новым мокрым звуком. Что-то будто репнуло, как мороженый кочан, и брызнуло на снег.
Сашка извиваясь, как змея, перевернулась на спину, пачкая кровью снег, и впалый живот тускло заблестел при луне острыми костями бедер.
И в ту же минуту какое-то невероятное, острое, жгучее железо прорезало ей левую, тупо подпрыгнувшую грудь.
— Десять! — где-то страшно далеко крикнул кто-то, и Сашка потеряла сознание. Но она сейчас же очнулась.
— Ну, вставай, стерва… получай… — хрипло говорил над нею дрожащий, захлебывающийся голос. — А то уйду… Ну?..
Луна светила высоко и ярко. Синел снег, и пусто молчало поле. Сашка, голая, не похожая на человека, шатаясь и цепляясь за землю дрожащими руками, поднялась посреди дороги, и по ее белому от луны телу быстро поползли вниз черные тонкие змейки. Она уже не ощущала холода, а только странную слабость, тошноту, мучительную дрожь и ломоту во всем теле, прорезываемом острой жгучей болью. Крепко схватившись за избитое мокрое тело, Сашка добралась до платья и долго одевалась в оледенелые тряпки, молча копошась посреди пустого лунного поля.
И только когда оделась, и темный силуэт прохожего растаял далеко в лунной дымке, разжала руку и посмотрела. Желтенький золотой искоркой блеснул на окровавленной черной ладони.
— Пять! — подумала Сашка, и вдруг чувство огромной облегчающей радости охватило ее всю. Крепко зажав золотой в руке, она бегом, на дрожащих ногах, пустилась к городу. Юбка липла сзади к чему-то мокрому и бередила горящую боль, но Сашка не обращала на это внимания и все существо ее было переполнено светлого и поющего ощущения счастья — еды, тепла, покоя, водки!..
О том, что ее только что странно и омерзительно били, Сашка не думала.
— Еще и лучше… не холодно! — весело заметила она себе и завернула в переулок, где сразу засверкали веселые огоньки ночной чайной.
