Сцены провинциальной жизни - [21]

Исполнив задуманное, Миртл, похоже, никак не могла заставить себя уйти. Руку даю на отсечение, что на самом-то деле ей не хотелось ни в какую компанию.

— Охо-хо! — Я вздохнул.

— Что с тобой? — озабоченно встрепенулась Миртл.

— Ехать тебе пора, вот что.

— Да, верно. — Она поникла головой и опять плотней запахнулась в шубку.

Я как ни в чем не бывало проводил ее до ворот. Она помедлила.

— Вот и твой трамвай.

Миртл протянула мне руку, я пожал ее пальчики. И она пошла к трамваю. Я смотрел, как он с лязгом трогается с места, и думал: «Прости-прощай, умильность и печаль».

Я начал строить догадки о том, что за птицы, помимо Хаксби, слетятся на сегодняшнее сборище. Субботний вечер — можно не сомневаться, что вечеринка из тех, на какие повадились в последнее время ходить Тревор и Стив. Фрэнк подчеркнул, что их затевают не того сорта люди, с какими вожу знакомство я… Так-то так, да на мою беду люди, сходясь на вечеринках, заводят знакомство друг с другом. Но я не намерен был им подражать, хотя меня грызла ревность. У меня в городе свой круг знакомых, и весьма обширный. Что касается этих, я буду держаться от них подальше. Такое не в моем стиле.

Да, я думаю, здесь уместно сказать, что у меня был свой круг знакомых, и не обязательно общих с Миртл и Томом. Были у меня приятели среди людей искусства, с ними мы сошлись на почве литературных интересов; были друзья в добропорядочной буржуазной компании, к этим меня привели рекомендательные письма Роберта, были два-три друга из своего же брата преподавателя; был — правда, в другом городе — круг семьи и родных, к которым я нежно привязан. Чтобы дать вам исчерпывающее представление о себе, надо бы подвергнуть каждый кружок тщательному разбору. Спешу вас уверить, что не собираюсь проделывать это.

Троллоп высказывает где-то мысль о том, как сложно, когда пишешь роман, распутать нити, связывающие человека с его окружением, и представить его обособленно в качестве литературного героя. Роман не может вместить все. Этот роман, в частности, повествует о Томе, Стиве, Миртл и обо мне. Между нами и кругом наших приятелей, о которых я здесь намерен умолчать, где-то на полпути стоят два человека, которые играют известную роль в нашей истории: Роберт и Хаксби. Они у меня одной ногой в романе, а другой — вне его.

Роберт был человек исключительных качеств — по справедливости, мне полагалось бы сделать его героем этого романа, но тогда у вас создалось бы впечатление, что он играл в событиях более важную роль, чем на самом деле. Что касается Хаксби, я был с ним незнаком, так что и писать о нем не могу; я, знаете, не из тех, кто предпочитает быть с соперником на короткой ноге, и потому не искал случая свести с ним знакомство. Если вам любопытно узнать побольше про Роберта — попросите, чтобы я написал еще один роман. Если про Хаксби спросите у кого-нибудь другого.

Глубокомысленно размышляя, сколь мало нам дано постигнуть жизнь другого человека, если, к примеру, мы не проводим время в одной с ним компании, я пошел отбывать дальше свое дежурство. И опять встретил по дороге Болшоу. На этот раз он подозвал меня.

— Пойдемте-ка со мной, потолкуем.

Мы повернули к раздевалке. Болшоу турнул стайку младших школьников, рассевшихся рядком на скамейке, и велел одному сходить в раздевалку и принести его портфель. Я ждал — я понятия не имел, о чем нам предстоит толковать.

К вечеру погода чуть-чуть разгулялась. Улегся студеный ветерок, поредели тучи, и в том месте, где солнце, слабо засветилось пятно. Многие ребята разошлись по домам; а те, кто доигрывал, двигались вяло, набегавшись вдосталь. А солнечное пятно все разгоралось, и под ним веселей зазеленела травка и листва на деревьях.

Потянуло теплом.

Болшоу расстегнул портфель и извлек на свет божий тетрадь и ворох каких-то бумаг. То и другое он протянул мне.

— Здесь мои научные изыскания.

Я обомлел. Он упоминал, что пишет какое-то исследование, но кто мог поверить, что оно существует? При его-то лени?

Я понемногу приходил в себя, а Болшоу тем временем излагал мне существо проблемы. Это было теоретическое исследование из области астрофизики. Могу сказать, что, если кто увлекается спиральными туманностями, для тех оно имело бы практическое значение.

— Я, естественно, не рассчитываю, что вам тут все будет ясно.

Мне хотелось сказать: «Тогда какого дьявола ты с этим лезешь ко мне?» Но я сдержался. Как-никак он делал дружеский жест. А место старшего преподавателя — это не пустяк. Пускай по окончании триместра я и собираюсь покинуть школу, все равно приятно, если мне предложат его место. Директор скорее всего поступит по подсказке Болшоу, так что этот дружеский жест полон был для меня исключительного, я даже сказал бы — мистического, смысла. «Любопытно, какой шаг последует дальше?» — спрашивал я себя.

— Впрочем, можно и упростить для ясности, — продолжал Болшоу.

И упростил. Я слушал внимательно. При всех его недостатках нельзя было не признать, что голова у него работает хорошо. Он обрисовал проблему в общих чертах и сделал это превосходно.

— Теперь смотрите, как я берусь ее разрешить.

Я опять внимательно слушал. И, конечно, мало что понимал. Это было не по моей части — отнюдь. Однако в принципе сам подход был не лишен оригинальности и, судя по тому, что я смог уразуметь, сулил ему в случае удачи меткое и изящное попадание в цель. Я был в восхищении. Я слушал, я восхищался — все это было прекрасно, — но никак не мог смекнуть, куда он гнет.