Сцены - [23]

Отношение Чехова к Лейкину меняется с середины 80-х годов. Охлаждение, критическое отношение, а затем резкий отзыв («Это добродушный и безвредный человек, но буржуа до мозга костей», — П 3, 55) объяснялись сразу несколькими причинами, как творческими, так и внелитературными.

В конце 1885 и в начале 1886 года Чехов дважды побывал в Петербурге и получил возможность вблизи увидеть своих учителей и соседей по страницам «Осколков». Его поразили два качества в личности Лейкина: скупость (П 1, 523), а главное — ложь («чуть не задавил меня своей ложью» — П 1, 176).

Редкое единство человеческих и писательских требований — к себе и к другим, которое осуществилось в личности Чехова, напрасно искать в ком-либо из писателей его окружения. Одно это может многое объяснить в разочаровании, которое Чехов испытывал по отношению к тем, в ком хотел видеть союзников и единомышленников. Но эти разочарования, охлаждение, отход становились фактом литературы, ибо сопровождались и переоценкой Лейкина-писателя.

Период, который сам Чехов рассматривал как творческое соревнование с Лейкиным — автором сценок и юмористических рассказов, — был очень коротким. Начиная с середины 80-х годов, Лейкин повторяется в раз и навсегда найденной им форме, лишь изредка возвышаясь до уровня достигнутого им же в предшествующие годы. Наступившая реакция убивала всякую возможность полнокровной сатиры. Лейкин — редактор и автор «Осколков» — или трусит, сознательно избегая всяких осложнений, или подвергается «мамаевым нашествиям» цензуры.

Окончательно сломлен Лейкин был именно в середине 80-х годов. 10 октября 1885 года Лейкин пишет Чехову о «погроме», учиненном цензурой в очередном номере «Осколков»: «…сам журнал еле уцелел. Дамоклов меч висит, и надо хоть на время сократиться. Против рожна не попрешь!» (Лейкин с. 240–241).

За год до этого, в 1884 году, были закрыты «Отечественные записки». В 1885 году Лейкин все же выпустил наиболее острый из своих сборников «Цветы лазоревые», составленный из произведений 1882–1884 годов, после чего действительно «сократился», острота его творчества резко пошла на убыль.

Чехов ответил на вышеприведенное письмо Лейкина: «Погром на „Осколки“ подействовал на меня, как удар обухом… С одной стороны, трудов своих жалко, с другой — как-то душно, жутко… Конечно, Вы правы, лучше сократиться и жевать мочалу, чем с риском для журнала хлестать плетью по обуху. Придется подождать, потерпеть… Но думаю, что придется сокращаться бесконечно. Что дозволено сегодня, из-за того придется съездить в комитет завтра, и близко время, когда даже чин „купец“ станет недозволенным фруктом. Да, непрочный кусок хлеба дает литература, и умно Вы сделали, что родились раньше меня, когда легче и дышалось и писалось…» (П 1, 166).

Здесь интересны и предсказания того, что путь, на который обрекал себя Лейкин («сокращаться»), поведет к окончательной утрате всех былых позиций («придется сокращаться бесконечно»), и особенно последняя фраза. Она указывает на то, что в Лейкине Чехов видел представителя иной литературной эпохи, «когда легче и дышалось и писалось». Молодой Чехов, для которого вскоре на первый план выдвинутся в Лейкине ложь и буржуазность, поначалу видел и ценил в нем одного из шестидесятников.

Пути Чехова и Лейкина разошлись. Постоянное сотрудничество Чехова в «Осколках» закончится в конце 1887 года. Впрочем, отношения с Лейкиным будут поддерживаться, переписка — изредка возобновляться, а в 1892 году Чехов даже пришлет для «Осколков» три рассказа. Но о близости уже не могло быть речи. Позднего Чехова Лейкин не понимал, считая лучшим чеховским рассказом «Егеря». Классическим примером непонимания стал лейкинский отзыв о «Даме с собачкой»: «Рассказывается, как один пожилой уже москвич-ловелас захороводил молоденькую, недавно только вышедшую замуж женщину, и которая отдалась ему совершенно без борьбы. Легкость ялтинских нравов он хотел показать, что ли!» (ЛН, с. 508).

Чехов стремительно уходил «в область серьеза», Лейкин остался в области «чистой» юмористики, которая с середины 80-х годов надолго лишилась какого бы то ни было литературного и общественного значения. «Первый газетный увеселитель и любимый комик петербургской публики» (Амфитеатров А. Курганы, с. 285) окончательно погрузился в дачную, охотничью и т. п. тематику, в безобидные описания поездок русских купеческих семейств по заграничным землям.

Единственная творческая проблема, которую вынужден был еще решать Лейкин, — это проблема разнообразия: как, выходя к читателю почти ежедневно, давать ему не совсем одно и то же? Два пути в этом направлении были доступны Лейкину, оба он испробовал. Сначала он искал новые разновидности героев сценок: социальные и психологические. Сюда же относятся опыты в разнообразных жанрах: тут и «записки неодушевленных вещей», и «романы в документах», и комическая переписка, и т. д.

Позднее Лейкин пошел по другому пути. Он начал создавать своего рода сериалы из сценок: одни и те же герои переходили из сценки в сценку, сценки объединялись в связанные между собой цепочки, получались или «цепочечные» романы-сериалы (один из первых и лучших — «Стукин и Хрустальников»), или бесконечные комические «путешествия», которые и составили славу Лейкина в последние двадцать лет его жизни и творчества.