Сцены - [12]

— Я так в висок смажу, что в лучшем виде растянешься. Вот ключ-то фунтов шесть будет. Нет, у меня лошади не угонишь. Я сам енотовую шубу угоню, — не отвечает на вопрос и храбрится извозчик, а сам все оглядывается назад.

Жестоко струсил и седок перед извозчиком.

— Да что ты на меня оглядываешься-то! — дрожащим голосом воскликнул он. — Узоры на мне написаны, что ли? Знай, стегай лошадь, да и делу конец. Мы извозчиков не боимся. Нам и ключ их не страшен, — прибавил он. — Прежде чем извозчик меня ключом по головешке съездит, я ему глаза табаком ослеплю. Вот у меня табакерка… Выну щепотку табаку да в глаза… Что он слепой-то со мной поделает?

Пауза. Седок действительно достал из кармана табакерку. Извозчик все продолжает оглядываться.

— Я, барин, назад поверну. Едем, едем, и по всей дороге ни одного встречного. Уж лучше через мост, — решительно сказал он, останавливая лошадь.

— Как назад? Теперь уж до того берега ближе осталось. Нет, брат, меня не надуешь. Не успел свой шкворень-то раньше в дело пустить, так теперь уж у меня табакерка в руках. Вот и щепоть приготовлена. Теперь только крикнуть, так и на Гагаринской набережной городовой услышит и сюда прибежит. Пошел, пошел!

— Я поеду, а ты табакерку убери, — стал уговаривать извозчик.

— Шалишь! А зачем ты руку около пазухи держишь? Отними тогда руку от пазухи.

— Зачем же я отниму, коли у меня чешется там.

— Чешется? Ну, и чеши, а я табак нюхать хочу. Да чего же ты стал?

— Так, ничего. Как хочешь, а назад лучше. Пущай уж коня двумя верстами лишними замучаю, а через новый мост все-таки лучше. Я оберну лошадь.

— А как обернешь, я тебе сейчас всю табакерку в глаза.

— В глаза! У меня лошадь клейменая. Ее весь извозчичий двор знает. Все равно с ней ты попадешься.

— Да неужто ты думаешь, я буду твою лошадь красть!

— Толкуй! А зачем же табакерку вынул? Только ключ поздоровее табака будет! Я сам с усам. Я вот к тебе спиной сижу. Как ты мне в глаза-то кинешь? А я обернулся да, зажмурясь, хвать тебя по головешке!

— Ежели ты будешь такие слова говорить, я караул кричать начну! — сказал седок.

— Небось не закричишь. А закричишь, так самого и схватят.

— Трогай, говорят тебе! Ну что ж ты посередине Невы остановился!

Извозчик стегнул лошадь. Поехали.

— Вишь, что придумал! Ключ от линейки! — продолжал седок. — Как ты смеешь со смертоубийственным оружием ездить!

— Ничего. Супротив вашего брата это здорово. Коней угонять любите, так вам есть и закуска.

— Ах, ты мерзавец! Да за кого ж ты меня считаешь?

— Знамо за кого! Спрячь табакерку, так другой разговор с тобой будет. Полно притворяться-то! Видим мы, что ты за птица, хоть и в еноте щеголяешь, — пробормотал извозчик.

— Ты разгильдяя-то из себя тоже не строй! — в свою очередь сказал ездок и перекрестился за спиной извозчика. — Зачем ты одной рукой вожжи держишь? Держи обеими руками. Ежели ты правую руку не отнимешь от запазухи, я буду держать тебя за руки.

— Только тронь! Только тронь! Ну, вот, ей-богу, ключ выну! — заорал извозчик.

— А как вынешь — сейчас я тебе щепоть в глаза…

Опять едут молча.

— Денег у меня, брат, нет. Немногим попользуешься. Всего только сорок копеек на проезд и есть. Часов тоже не бывало. А шуба — сунься-ка с шубой… У меня изнутри на каждом шнурке клеймо с моим именем и фамилией, — для чего-то рассказывает седок.

В это время по дороге впереди кто-то шел, крякнул пьяным голосом и упал.

— Барин, я не поеду вперед, как хошь, — сказал извозчик. — Думаешь, я не понимаю, что у тебя тут товарищ посажен! В лучшем виде понимаю. Вон он рухнулся. Нечего ему пьяного-то представлять. Мы это знаем чудесно. Один не сможешь, так вдвоем…

— Поезжай, говорят тебе! — закричал седок. — Знаю я твои хитрости. Что дурака-то ломаешь! Да не на того напал, хочешь верно, чтобы твой сообщник у меня в тылу остался? Но не удастся. У меня и про него табак есть. Господи благослови!

Седок выхватил из саней кнут и начал стегать лошадь. Та промчалась мимо тела упавшего человека и далеко оставила его позади. Приближались к Гагаринской пристани. Седок и извозчик вздохнули свободнее.

— Так это не твой сообщник? — спросил извозчик. — А я думал, твоя подсадка.

— Дубина! Я его сам за твоего товарища в засаде считал, — сознался седок.

— Ну, вот, а я вас считал за мазурика, что лошадей угоняет.

— Уж коли на то пошло, то и я тебя считал за мазурика. Ведь много среди вашей братии, извозчиков, мерзостей-то делают. То и дело слышишь.

— Да ведь и среди седоков есть воров-то достаточно. Иной в таких бобрах и енотах щеголяет, чтобы глаза отвести, что думаешь, и в самом деле он барин, ан на деле мазура прожженная и тюрьма ему божий дар. Ведь конь-то, ваше благородие, тоже сто двадцать рублей стоит, так и еноту с бобром есть из-за нее на что польститься.

— Моя-то шуба с шапкой дороже твоей лошади стоит. Да ежели часы золотые прибавить… Грабили уж, милый друг, меня, так вот я и напуган.

— И я напуган, ваше благородие, через товарищев. Ведь вот у парня-то в прошлом году таким манером совсем как бы и барин лошадь угнал.

Поднялись на Гагаринский спуск. Стоявший на посту городовой поклонился седоку.

— Ну, уж теперь я вижу, что вы не мазурик, — сказал извозчик. — Барин, а ведь я вас смерть как боялся.