Сцены из народного быта - [3]
Квартальный надзиратель. Как так? Григорьев!..
Купец. Я говорю: «Как не боишься? Всякий благородный человек ударит тебя по морде и ты ничего не поделаешь, а наипаче фартальный надзиратель…»
Квартальный надзиратель. Григорьев!
Купец. Ведь оно, ваше благородие, нашему брату без сумления кажинную вещь пропущать нельзя, почему что всего капиталу решишься.
Квартальный надзиратель. Григорьев!
Купец. Опять же говорю, что фартальный у нас якобы, значит… примерно… выходит…
Григорьев, потом Иван Ананьев.
Григорьев. Чого звольте, ваше благородие?
Квартальный надзиратель. Дурак.
Григорьев. Слушаю, ваше благородие!
Квартальный надзиратель. Дай мне сюда Ивана Ананьева.
Григорьев (отворяя дверь). Кондратьев! И де вин тут Иван Ананьев?… Который? Давай его к барину… Иван Ананьев!..
Иван Ананьев входит.
Квартальный надзиратель. Как тебя зовут?
Иван Ананьев. Сейчас умереть, не брал.
Квартальный надзиратель. Чего?
Иван Ананьев. Не могу знать чего.
Квартальный надзиратель. Отправь его в частный дом.
Иван Ананьев. Кузьма Петрович только мораль на меня пущает, почему что как я ни в каком художестве не замечен…
Квартальный надзиратель. Возьми его!
Григорьев. Кондратьев!..
Купец. Благодарим покорно. Больше ничего не требуется?
Квартальный надзиратель. Там в канцелярии напишите объяснение.
Купец. Слушаю. (Уходит.)
Квартальный надзиратель. Григорьев!
Григорьев. Чого звольте, ваше благородие?
Квартальный надзиратель. Дай мне мундир.
Григорьев. Да вин увесь в пятнах, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Как?!
Григорьев. Не могу знать.
Квартальный надзиратель. А можно их вывести?
Григорьев. Можно, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Чем?
Григорьев. Не могу знать.
Квартальный надзиратель. Я думаю, скипидаром.
Григорьев. И я думаю, що скипидаром.
Квартальный надзиратель. Да ведь вонять будет…
Григорьев. Вонять будет, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. А может, не будет.
Григорьев. Ничего не будет, ваше благородие… (Приносит обратно.) Готов, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Что?
Григорьев. Ничего.
Квартальный надзиратель. Воняет?
Григорьев. Воняет, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Скверно.
Григорьев. Скверно, ваше благородие.
Квартальный надзиратель. Да ведь, я думаю, незаметно.
Григорьев. И я думаю, що незаметно. Звольте надевать.
«Общезанимательный вестник» № 1. 1857 г.
У мирового судьи
Комната мирового судьи, перед столом стоят два приказчика из Апраксина двора.
Мировой судья. Вы обвиняетесь в том, что в гостинице «Ягодка» вымазали горчицей лицо трактирному служителю…
Первый. Бушевали мы – это точно.
Мировой судья. Разбили зеркало…
Первый. За все за это заплачено и мальчишке дадено, что следует.
Мировой судья. Так вы признаете себя виновным?
Первый. Какая же в этом есть моя вина?… Ежели я за свои деньги…
Мировой судья. Вы вместе были?
Второй. Так точно!..
Мировой судья. Признаете себя виновным?
Второй. Никак нет-с!
Мировой судья. В протоколе написано, что вы…
Второй. Что ж, я за два двугривенных какой угодно протокол напишу.
Мировой судья. Вы так не выражайтесь.
Второй. Тут выраженьев никаких нет.
Мировой судья. Расскажите, как дело было.
Свидетель. Про которые они про деньги говорят, я их не получал. А что как они пришли и, между прочим, выпимши, и сейчас приказали, чтобы селянку и большой графин, а опосля того бутылку хересу. Как сейчас выпили, так и закуражились.
Первый. Ежели я тебе лицо мазал…
Мировой судья. Молчите.
Первый. Как угодно, только он все врет…
Защитник. Позвольте предложить свидетелю вопрос.
Мировой судья. Вы кто такой?
Защитник. В качестве защитника.
Мировой судья. После.
Свидетель. Сейчас закуражились и сейчас стали меня терзать.
Мировой судья. Как терзать?
Свидетель. За волосы.
Мировой судья. Кто из них?
Свидетель. Вот они.
Первый. Собственно, все это пустяки.
Защитник. Позвольте предложить вопрос свидетелю.
Мировой судья. Я вам сказал, что после.
Свидетель. Ну, опосля того мазать меня горчицей стали. Гость один говорит: «Что вы, господа купцы, безобразничаете?» А они говорят: «Мы за свои деньги».
Мировой судья. Так это было?
Первый. Может, я был очень выпимши, не помню. А что ежели и смазали маленько – беды тут большой нет; если бы мы его скипидаром смазали… опять и деньги мы за это заплатили. Коли угодно, виноватым я буду.
Мировой судья. А вы?
Второй. Мы остаемся при своем показании.
Защитник. Теперь можно защитнику?
Мировой судья. Можно.
Защитник. Господин мировой судья! Чистосердечное раскаяние, принесенное в суде, на основании нового законоположения, ослабляет… Закон разрешает вам по внутреннему убеждению, а потому я прошу вас судить моего доверителя по внутреннему убеждению. Я отвергаю здесь всякое преступление. Я долго служил в Управе благо…
Мировой судья. Позвольте, господин защитник. Вы в каком виде?
Защитник. Чего-с?
Мировой судья. Вы в каком виде пришли сюда?
Защитник. В каком-с?
Мировой судья. Я вас штрафую тремя рублями. Извольте выйти вон.
Защитник: Скоро, справедливо и милостиво!
«Сцены из народного быта», 1874 г.
Развеселое житье
Сцена
Купец. Наслышаны мы об вас, милостивый государь, что, например, ежели что у мирового – сейчас вы можете человека оправить.
Адвокат. А у вас дело есть?
В настоящее издание вошли избранные юмористические произведения знаменитого писателя XIX века Ивана Федоровича Горбунова.Не многим известно, что у Козьмы Пруткова был родной брат – генерал Дитятин. Это самое вдохновенное создание Горбунова. Свой редкий талант он воплотил в образе старого аракчеевского служаки, дающего свои оценки любому политическому и общественному явлению пореформенной России.
«Он с утра здесь путается. Спервоначалу зашел в трактир и стал эти свои слова говорить. Теперича, говорит, земля вертится, а Иван Ильич как свиснет его в ухо!.. Разве мы, говорит, на вертушке живем?..».
«А ты выпей. Это тебя сократит, может что поумнее скажешь. Хотя я невежа, это уж так Богу угодно, а только я на чести: чего понимать не могу, об том и разговору не имею. Ты, может, четыре рихметики обучил, где ж мне с тобой сладить. Одно осталось — выпить с горя. Прости меня Господи!..».
Актер Горбунов совершал многочисленные поездки по России. Он создал эстрадный жанр устного рассказа, породил многочисленных последователей, литературных и сценических двойников. В настоящее издание вошли избранные юмористические произведения знаменитого писателя XIX века Ивана Федоровича Горбунова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».