Сценарий убийства - [16]

– У нас примерно час времени, – сказала Джули, взглянув на часы цилиндрической формы, висевшие напротив стеклянного стола.

Стол она использовала в качестве письменного. В нем не было предусмотрено ни ящиков, ни места, куда ставят папки с бумагами. Единственное, что располагалось на его поверхности, – телефонный аппарат, ручка с золотым пером и позолоченный карандаш. Подняв трубку, Джули шепнула несколько слов. Через минуту дверь открылась, и в кабинет вошла хорошо одетая женщина с седеющими волосами и в очках с толстыми стеклами. Она принесла с собой несколько черных пластиковых папок, решительно водрузив ношу на стеклянный стол.

– В этих папках – все материалы о Мэри Маргарет Флендерс, что есть на студии, – пояснила Джули. Сложив папки правильной стопкой, она взяла их и встала со своего места. – Стэнли говорил, что вы должны работать в его кабинете.

Джули открыла дверь и пропустила меня внутрь. Складывая папки на стол Рота, она украдкой скосила взгляд в мою сторону, явно рассчитывая увидеть реакцию.

Я никогда не видел ничего подобного.

В комнате футов сорок на двадцать пять все было белым. Не только стены, потолок и что-то из мебели – все. Рабочий стол и кресло. Мягкий ковер с толстым ворсом, лежавший от стены до стены. Камин и кирпичи, которыми он был выложен. Два стоявших рядом диванчика. Лампы. Занавески. Жалюзи. Белыми оказались даже ручка и карандаш у переднего края стола.

– Стэнли – традиционалист. Все в белом… Похожий кабинет имел Сэмюэл Голдвин. Бывает и хуже. Дэвид Селзник сделал все зеленым, кстати, не самого приятного оттенка. – Направляясь к двери в свой кабинет, она добавила: – И не только кабинет: в тот же цвет выкрасили его машину. Верите?

– И эти люди создали фильмы, которые мне так нравились… – Я сокрушенно помотал головой.

– Не правда ли, обескураживает? – примирительно улыбнулась Джули.

Из папок я не вычитал ничего особенно полезного о личности Мэри Маргарет Флендерс. Ничего, кроме фактов и так известных любому, кто когда-нибудь смотрел фильмы с ее участием или читал газетные сплетни. Всего несколько десятков фотографий, сделанных за годы съемок, и бесконечные пресс-релизы, посвященные раскрутке очередной картины. И разумеется, копии всех контрактов, заключенных с актрисой на студии «Блу зефир».

Я был в кабинете уже полчаса или около того, когда дверь отворилась. Нет, не дверь из смежного кабинета Джули Эванс, а другая, располагавшаяся напротив. На меня пристально взирал человек с маленькими черными глазками в коричневом двубортном костюме. Человек невысокого роста – футов пять или меньше того. Он смотрел так, будто я совершил какой-то непростительный проступок.

Поднимаясь с кресла, я сказал:

– Мистера Рота здесь нет. Меня зовут Джозеф Антонелли. Чем могу помочь?

Человек уставился на меня с новым интересом – так, словно мои слова задели его еще сильнее. Развернувшись на пятках, он вышел, хлопнув дверью. Я продолжил чтение. Прошло еще тридцать минут. Когда неожиданно вошла Джули, я почти закончил.

– Нам пора, – сказала она, напомнив о встрече, назначенной в доме Льюиса Гриффина, и о дорожных пробках.

Кивнув, я перевернул последнюю страницу.

– Здесь контракт на картину, которую не сняли, – сказал я, закрывая папку.

– Не закончили. Не знаю, почему так произошло, – ответила Джули, забирая материалы, чтобы отнести их в свой кабинет. Остановившись, она добавила: – Оставалось отснять всего несколько сцен с Мэри Маргарет. Или их снимут – уж не знаю как, – или пленка отправится в корзину. Это станет настоящей катастрофой. Картина и так превысила смету, а ведь бюджет составлял сто миллионов.

Когда сзади закрылась дверь кабинета Стэнли Рота, Джули сказала:

– Возможно, решение найдется сегодня вечером. Если нас не пристрелят за то, что мы устроили для прессы.

5

Дом, в котором жил Льюис Гриффин, оказался одним из первых строений, возникших на месте того, что когда-то было птицефермой и превратилось со временем в Малхолланд-драйв. Актер, тогдашняя звезда немого кино, купил землю незадолго до Великой депрессии. Вложив средства в строительство дома, как оказалось, удачно, он выстроил особняк в стиле Тюдоров. Предполагалось, что это будет напоминать ему о годах юности, прошедших в Англии. То, что актер родился в Бруклине и когда-то носил труднопроизносимое словацкое имя, было забыто давно и, возможно, даже им самим. Карьера постепенно сошла на нет, оставив актера в странном и полном горечи состоянии. Он не покидал свое жилище и почти никогда не трезвел. Однажды, в самом конце тридцатых – то ли в тридцать восьмом, то ли в тридцать девятом году, – когда бывший актер крутил один из любимых фильмов у себя дома, целлулоидная пленка вспыхнула. Возможно, от непогашенной сигареты, оставленной в пепельнице рядом с проектором. Дом полностью выгорел, а обугленные останки актера, слишком завороженного собственной игрой или слишком пьяного, чтобы спастись бегством, нашли в кресле перед экраном.

Остатки дома стояли на своем месте все долгие годы войны. Три почерневшие, жутковато выглядевшие трубы высоко торчали над кучами мусора, перекрученной арматуры, серого кирпича и битого, оправленного в свинец стекла. В 1946 году участок купил промышленник, получивший от флота миллионы на разработку скоростных истребителей, но до конца войны так и не построивший ни одного самолета. На месте старого дома в стиле Тюдоров выросла новая испанская вилла.