Scar Tissue - [8]

Нахождение на пособии беспокоило её, но меня никогда не тревожило это так называемое клеймо. Жить с одним родителем и видеть, что у всех моих друзей были мамы и папы, жившие вместе, не вызывало у меня зависти. Мы с мамой разрывались на части от дел, и когда появилась Джули, я был безумно счастлив появлению няни. Я действительно был защитой для Джули до тех пор, как через несколько лет она стала субъектом большого количества моих экспериментальных пыток.

К третьему классу у меня сформировалось настоящее недовольство школьной администрацией, потому что, если что-то было не так, если что-то было украдено или сломано, если побили какого-то парня, то меня, как обычно, выгоняли из класса. Я, вероятно, действительно был ответственным за девяносто процентов всех разрушений, но я быстро стал опытным лгуном, обманщиком и настоящим художником жульничества, чтобы выбираться из большинства проблем. Я был просто бедствием, и мне в голову приходили все эти смехотворные идеи, вроде: “А давайте снимем металлические гимнастические кольца, которые висят рядом с трамплинами, используем их как лассо, и запустим их прямо в окно школы, которое выходит во двор”. Мой лучший друг, Джо Уолтерс (Joe Walters) и я тихо вышли из дома однажды поздно ночью и сделали это. А когда пришли люди из администрации школы, мы как лисы сбежали на Бухту Пластэр и нас не смогли поймать (спустя много, много лет я послал в школу Бруксайд анонимный денежный чек, чтобы возместить убытки).

Мои проблемы с представителями власти увеличивались по мере того, как я взрослел. Я терпеть не мог директоров, а они не могли терпеть меня. Я любил своих учителей до пятого класса. Они все были женщинами, добрыми и нежными, я думаю, что они видели мой интерес к учёбе и мою способность перевыполнять нужные требования на тот момент. Но к пятому классу я достал всех преподавателей, даже притом, что они были отличными.

В то время в моей жизни не было ни одного человека мужского пола, который мог бы обуздать моё антиобщественное поведение (как будто кто-либо из мужчин в моей жизни мог это сделать). Когда моей сестре Джули было три месяца, полиция начала наведываться в наш дом в поисках Скотта, потому что он пользовался краденными кредитными картами. Однажды ночью они подошли к двери, и мама отослала меня к соседям, пока они допрашивали её. Через несколько недель пришёл Скотт, ворвался в дом в сильном гневе. Он узнал, что кто-то позвонил моей маме и сказал, что он изменял ей, поэтому он рванулся к телефону в гостиной и сорвал его со стены.

Я начал ходить за ним по пятам, как тень, моя мама была напугана, а я нисколько не боялся. Он вошёл в мою комнату, чтобы взять мой телефон, но я бросился преградить ему путь. Я не думаю, что мне что-либо удалось, но я приготовился драться с ним, используя всю технику, которой он меня научил несколькими годами раньше. Моя мама, наконец, послала меня за соседями, но было ясно, что хорошему отношению к Скотту в этом доме пришёл конец.

Тем не менее, примерно через год он попробовал снова наладить отношения с моей мамой. Она полетела в Чикаго с маленькой Джули, но он так и не появился на месте их возможной встречи, его поймали копы. У мамы не было денег на обратную дорогу домой, но представители авиалиний были очень добры и позволили ей долететь домой бесплатно. Мы пошли навестить его в жестокой тюрьме строгого режима, и она показалась довольно интересной, хотя я и немного смущался. На пути домой моя мама сказала: “Это был первый и последний раз”. И вскоре после этого она развелась с ним. К счастью для неё, она работал на юристов, поэтому это ничего ей не стоило.

Тем временем моё восхищение отцом постоянно возрастало. Я каждое лето не мог дождаться тех двух недель, когда я летел в Калифорнию и воссоединялся с ним. Он всё ещё жил на верхнем этаже двойного дома на улице Хилдэйл. Каждое утро я вставал рано, но мой папа спал до двух часов дня после ночных вечеринок, поэтому мне приходилось находить себе развлечения на первую половину дня. Я ходил по квартире и искал, чего бы почитать, и в один из таких поисков, я обнаружил огромную коллекцию журналов Penthouse и Playboy. Я просто прожигал их глазами. Я даже читал статьи. Я не подозревал, что это были “грязные” журналы или в любом случае запретные, потому что папа не выходил и не говорил: “О, Боже, что ты делаешь?” Он скорее подходил, видел, на что я смотрю, и говорил: “Не правда ли эта девушка невероятно сексуальна?”. Он всегда хотел относиться ко мне как к взрослому, поэтому он открыто и свободно говорил о женских гениталиях и о том, чего ожидать, когда я окажусь там внутри.

Его спальня была в конце дома, и прямо под окном росло дерево. Я помню, как он объяснял свою систему раннего обнаружения и план побега. Если копы придут за ним, он хотел чтобы я остановил их у входной двери, чтобы он смог выпрыгнуть из окна спальни, сползти по дереву на крышу гаража, спуститься на землю за ним около квартирного дома и дальше перебежать на следующую улицу. Это было слишком сложно для меня в мои восемь лет: “А что если копы просто не придут к нашей двери?” Но он рассказал мне, что его уже ловили за хранение травы несколько лет назад, и к тому же копы били его просто за то, что у него были длинные волосы. Эта ситуация до смерти пугала меня. Я, конечно, не хотел, чтобы моего папу били. Всё это только укрепило моё отвращение к властям.