Сборник рассказов - [85]

Вдруг - поблизости сдавленный протяжный стон перешедший в кашель.

- Это ваша бабушка... - слабым голосом произнес я, пытаясь разглядеть склоненное надо мною лицо: пока оно представлялось мне бесформенным куском пластилина.

Совсем тихий шепот:

- Да, ей совсем плохо. - на этот раз ни капли гнева, только какая-то смертная усталость.

- Вы бы вызвали скорую...

- Я не мог оставить их одних. У нас телефона нет - на улицу бежать надо. По лестнице бежать... Но если вам так плохо...

- Да не для меня - для нее.

Наконец-то я смог четко разглядеть склоненное надо мной лицо Николая. Тусклый свет ударял откуда-то сбоку, и оттого половина его тонкого лица становилась тускло серой, с глубокими тенями; другая погружена была во мрак. Трудно было оторваться от его взгляда.

Если бы, научился кто вытягивать из человека душевную боль и собирать ее в жгучие капельки - да в каждой такой капельке по целым годам лишений человеческих; да влил бы эти капельки страшные в глаза его, да так, что б стали они выпуклыми, широкими, подрагивающими от давления внутреннего, так и были бы это как раз глаза Николая. В них и смотреть больно, и оторваться невозможно - это завораживало, это непостижимо - такая бездна мук в одной комнатке заключенная...

Быть может, такие глаза у дьявола? У того, кто в вечном одиночестве, проклинаемый всеми, терпит муки несказанные и знает, что будет так до скончания веков? И сейчас я помню эти глаза - вспоминаю и сразу жаркая волна по телу бежит и стон слышу...

- Она не хочет в больницу: говорит, чтоб не в коем случае не вызывал; я ее понимаю... Нас не вылечить...

- Но меня, ведь вызывали.

- Вас я вызвал, чтобы вы прописали ей какое лекарство, чтоб она не стонала по ночам, да не кашляла так. Но не помогло - все без толку. Все отжила - разваливается. Еще двигается, но моргнуть не успеешь - посинеет...

Я попытался приподняться и тут только обнаружил, что лежу на какой-то старой, грязной шубе постеленной прямо на полу, а Николай стоит передо мной на коленях.

В глазах моих потемнело.

- Ложитесь, ложитесь; если у вас голова болит, так полежите. Значит, и до утра оставайтесь. - и тут ярко, сильно вспыхнула в его голосе досада. - Да, конечно, я и за вами поухаживаю... Вот.

- Пожалуй и полежу пока немного. Откройте-ка мой чемоданчик, достаньте зеленый пузырек... Эх, голова то трещит... Так одну таблетку дайте мне и принесите воды.

Он ушел и вскоре вернулся - принес воды, которой я и запил таблетку.

Потом, так и сидел возле меня на коленях - напряженный с выпуклыми от не проходящей боли глазами. И вновь в комнате стон, кашель...

Немного полегчало, хотя голова по прежнему кружилась и страстно хотелось глотнуть свежего воздуха в журчистом апрельском лесу...

Кашель, кашель - беспрерывный, безысходный.

В этом скрученном судорогой месте, я попытался улыбнуться:

- Так чем же вы меня, батенька, так огрели? Рука-то у вас мастерская. Вам случайно дровами заниматься не доводилось?

Он вздрогнул, кожа на лбу его натянулась и он глухо и сильной досадой отвечал:

- Сковородкой. Думал, там что из тьмы... вы ведь спиной. Дров... не помню... может, рубил.

- У вас, случайно, домика в деревне нет? Может, кто из родственников живет?

- Нет, нет... - он делал над собой усилие - выстанывал каждое слово.

- Так, мне полегчало... - и вновь в комнате кашель, вновь стоны и твердая волна зловонья. - Но по лестнице я пока сойти не смогу. Ведь скоро уже утро?

- Ну, да... да...

- Позвольте мне до света здесь остаться.

- Так, значит? - и на глаза его выступили слезы.

- Что же - я вас так смущаю...

- Да, нет же... нет. - он стонал с мукой, с надрывом и быстро вытер дрожащей рукой слезы.

- А ваш ребенок спит?

- Да не спит он! Какой тут спать! Опять кашель, опять... о как же болит... Он мне брат, брат он мне... - и тут с мольбой. - Ну хватит же кашлять. Хватит же!

- Позвольте мне поговорить с вашим братом. На кухне, например?

- Да, да - идите... Сашка - иди с ним на кухню.

Я приподнялся, огляделся: конечно - та душная комната, которую видел я уже дважды - наяву и кошмаре, прошлой ночью. Стены терялись во мраке быть может, их и не было?.. Где-то в этом мраке ворочалось, кашляло, стонало больное, "разваливающееся" тело.

Мальчик по имени Саша выступил из черноты, встал где-то у ее границы; выжидающе и напряженно поглядывая на меня.

Схватившись рукой за стол, я встал на ноги: перед глазами опять все помутнело.

- Вам бы свежего воздуха.

Николай, вдруг страстно с пылающей злобой, зашипел:

- Это невозможно... я хочу свежего воздуха, но становится только холодно... Я все равно задыхаюсь, черт, не знаю... - совсем тихо зашептал. - Ну идите же на кухню, болтайте там...

Следом за Сашкой пошел я по бледно-розовому коридору и, когда проходил у двери расслышал из-за нее шорох. Ни за что бы не открыл эту дверь...

Но вот и кухня: Саша включил свет и если бы кто стоял во дворе так увидел бы как во вспыхнувшем квадратном глазу задвигались два зрачка большой и маленький и уселись за стол.

Как и раньше, на столе лежали грязные тарелки, в углу под гудящем холодильником с проржавевшими боками лежала покрытая черными пятнами вилка. С сероватого потолка расползались маслянистого цвета отеки, а стена за которой должна была быть лестница рассечена была темным шрамом - туда я старался не смотреть: казалось, что шрам этот рассекает стену до самой лестницы и там, с той стороны кто-то или что-то смотрит на меня...