Сборник рассказов - [47]

— Свободны… — сказало нерешительно несколько голосов, — а только не желаем, потому нас кто уж только не обувал…

— Молчите, когда с вами говорят, обалдуи сиволапые! — крикнул Андрюшка.

— Оставьте, товарищ, свои выражения.

— С ними иначе нельзя, товарищ, — ответил Андрюшка, — ежели этих остолопов не крыть, они никакой свободы не поймут,

— А раз свободный, — продолжал агитатор, — значит вы свободно можете организовать самозащиту против эксплоатации, а не дожидаться, когда к вам из губернии приедут и вас заставят ради вашей же пользы.

— Чудеса!.. то никогда об нашей пользе не заботились, а тут вдруг прихватило.

— Обдерут… — опять негромко сказал Иван Никитич.

— Ну что же молчите?

— Вот привязался–то, господи, батюшка, — сказал кто–то сзади.

— Хуже барщины. Как приедет какой стрикулист, так и гонят. И правда уж не хуже собак ученых: по звонку все бегаем.

— Известное дело хуже барщины: там хоть душу не тянули, а свою порцию по указанному месту получил и гуляй смело, — сказал кузнец, — а ведь это выматывает, выматывает, — сил никаких нет.

И он сделал движение выйти на двор, как бы желая освежиться.

— Выходить нельзя! — крикнул агитатор, посмотрев через головы на дверь.

— Тьфу, чтоб тебя! — сказал вернувшись кузнец.

— Да… уж дело до того доходит, что… не дают. Строго.

— Кто здесь беднейшие? — спросил агитатор, встав.

— Мы — беднейшие! — крикнул Андрюшка, схватив за рукав Котиху и Захара Алексеича, который споткнулся от неожиданности и уронил шапку.

Степанида тоже сунулась было наперед, но Иван Никитич, дернув ее сзади за полушубок, торопливым шопотом сказал:

— Куда тебя черти несут! Голову на плечах надоело носить?

Та испуганно оглянулась и, боясь, как бы не заметили от стола ее движения, быстро юркнула в толпу.

— Эти граждане заслуживают доверия? — спросил агитатор, указав на Андрюшку, Котиху и Захара Алексеича.

Андрюшка ястребом смотрел в глаза всем, быстро иеребегая с одного на другого. Захар Алексеич, стоя с шапкой в руке и с соломой в волосах, наивно переводил взгляд с собрания на агитатора, как бы ожидая своей участи и не зная в точности, что с ним сделают.

— Заслуживают… Ну, прямо не знаешь, куда податься.

— Значит, против их кандидатуры ничего не имеете?

— А черт их дери. Бери хоть себе на шею.

— Я те поговорю! — крикнул Андрюшка, — дали хаму свободу, а он уж обрадовался.

— Оставьте же ваши выражения, товарищ! — крикнул нетерпеливо агитатор, — вы мне работу срываете.

— Я тебе зубы–то почищу… — сказал уже кому–то шопотом Андрюшка, показав из–под полы кулак кому–то в сторону печки.

— Что–то, ай выбирать хотят? — спросил длинный Сидор.

— А ты только проснулся?..

— Требуются три лица, — сказал агитатор, — председатель, товарищ председателя и секретарь. Это будет президиум.

— Вот эта сволочь, Андрюшка, теперь нос задерет — беда!

— Вчера коров гонял, а нынче в председатели попал.

Андрюшка, презрительно сощурив глаза, только посматривал.

— А вы все грамотные? — спросил агитатор.

Наступило молчание.

Глаза всех жадно остановились на Андрюшке. Тот покраснел и молчал.

— Ай дверями обознался? — послышались насмешливые голоса:

И все вдруг почувствовали, что он сорвался. Агитатор остановился в нерешительности.

— Безграмотных нельзя, — сказал он.

Тогда все увидели, что лавочник протискался к столу и сказал:

— Этот человек достоин, а в грамоте я могу заменить, помогнуть.

— А кто он? — спросил агитатор у Андрюшки, доказав на лавочника.

— Чужого труда не эксплоатировал!.. — быстро проговорил Андрюшка, почувствовав надежду на спасение.

— Тогда его можно секретарем, — сказал агитатор.

Человек десять хотели было крикнуть, что он кулак, и уж подняли кверху руки, но сейчас же опустили при мысли, что не к чему соваться, когда не спрашивают, а то тот же лавочник ведь все равно не туда, так сюда пролезет и начнет гнуть потом. За лавочником вышел прасол.

— Глянь полезли! — сказал кто–то.

— А ты думал, — дремать будут? Не такие люди.

— Голосую, — сказал агитатор.

— Мать честная, сейчас пролезут, ей–богу пролезут! — говорили в толпе.

— Кто подает голос за Андрея Кирюхина?

Андрюшка, сжав кулак, ястребиным взглядом обежал всех, и всякий, с кем он встречался взглядом, поспешно поднимал руку.

— Единогласно.

— Иван Карпухин! — объявил агитатор. — Кто за него, прошу поднять руки.

— Попали! — сказал кто–то.

И все нехотя подняли руки.

Когда очередь дошла до кандидатуры Захара Алексеича, то он, поднимавший оба раза перед этим руку, поднял, ее и теперь.

— Куда ж ты, черт, тянешь! — крикнул Андрюшка, подскочив к нему и ударив его по поднятой руке, — уж сам себя выбираешь?

— Избран единогласно.

— Он заместо эксперта пойдет, — сказал Сенька.

— Лавочник–то пролез, сволочь!

— Присылают нового человека, нешто он знает. Головы…

— Округ пальца обвели, сукины дети.

— Вот так комитет бедноты! Чем черт не шутит.

— Самозащиту, говорит, вам из губернии предоставим. Ну не сукины дети?!

ТЯЖЕЛЫЙ СЕДОК

Из подъезда пятиэтажного дома вышел какой–то очень полный человек в шубе с бобровым воротником.

Стоявшие на углу извозчики задергались и штуки три сразу подкатили к подъезду.

Первый был на маленькой мухортой лошаденке.

Толстый человек с сомнением посмотрел на лошадь и сказал: